Кришан Чандар: Мой сын

Это мой сын. Полтора года тому назад его еще не было на свете. Он жил тогда в мечтах своей матери, спал в моем остром и страстном желании, как спит дерево в семени, но на свете полтора года тому назад его не было. Странно, что я испытываю такое наслаждение, когда смотрю на него, обнимаю его или убаюкиваю па руках. Необычайное наслаждение, совсем непохожее на то, которое испытывает влюбленный, держа возлюбленную в своих объятиях, или на наслаждение, которое дает сознание успешно завершенного любимого труда; непохожее и на наслаждение ребенка материнской лаской. Странное наслаждение! Наверное, такое чувство должен испытывать человек, нога которого ступила на доселе неизвестный остров, человек, увидевший неведомое ему море, человек, познавший новые горизонты. Мой сын – это тоже новый горизонт… В старом всегда бывает скрыто новое, но никто не может знать его до тех пор, пока оно не пробудится к жизни. Эта непрерывность развития и есть основа материи, суть ее вечности. Я еще не видел этот новый горизонт, но любовь к нему уже жила в моем сердце, я еще не знал его, но любовь к нему уже была частицей моего Я, так же как теперь мой сын – частица моего Я. Любовь, ребенок и я. Тримурти – три лика страсти к созиданию.

Все любят детей. Я тоже люблю своего сына. Может быть, его я люблю немножко больше, чем всех остальных, чужих детей. Я не могу сказать, что он мне дороже жизни, но ведь существуют на свете другие вещи, кроме жизни, другие желания, кроме желания жить. Есть на свете такие вещи, которые мне дороже сына. В этом нет ничего странного или удивительного. Весь день я работаю, и мысли о сыне не идут мне на ум, но зато, когда малыш сидит напротив меня, мне не идет на ум работа.

Все это вполне естественно, и каждый отец знаком с этим чувством. В нем нет ничего нового, оно старо как мир, но всякий раз приход ребенка в мир поражает нас своей новизной. Каждый ребенок, будь то маленький принц или сын нищего дровосека, это чудо для всего человечества, для культуры, для настоящего и для будущего. Ребенок – это набросок, которому еще предстоит заиграть красками, стать рисунком, основу которого заложит общество. Когда я смотрю на этот набросок, в моем сердце поднимается волна удивления, любопытства и воображения. Всегда, когда смотришь на старика, воображение твое уходит в прошлое, а когда смотришь на ребенка – в будущее. В старике воплощено старое, в ребенке – новое. Если первый олицетворяет прошлое, то второй – будущее, и поезд воображения постоянно курсирует между этими двумя станциями по рельсам непрерывности.

Какое удивительное явление этот маленький ребенок! Он обладает своим собственным Я, но, кроме этого, в нем смешались еще два Я. В нем – его мать и его отец, и кто знает, сколько чего в нем еще есть! Все это тесно переплелось, смешалось и дало миру новую жизнь. Какой будет эта жизнь? Никто не может ответить на этот вопрос. Когда я смотрю на малыша, который сейчас радостно гулькает, потом смеется и с увлечением принимается сосать большой палец маленькой ножки, я вижу, что у него моя улыбка, мой подбородок, губы и лоб. Брови и глаза у него, как у матери, и уши такие же, но все это, несмотря на сходство, не совсем такое, как у меня и у его матери. Похоже, но не то. Не совсем то. Просто похоже. В каждой черте крохотного личика сквозит что-то новое. Новое выражение лица, повое лицо! И мы почти с удивлением смотрим на это новое лицо, а оно смотрит на нас. Может быть, в нем заключена гордость индусской культуры, может быть, в нем честолюбивые устремления отца смешиваются с простотой и нежностью матери? Никто не может ответить на этот вопрос. Ребенок – новое, создавшееся из старого, как разные сочетания молекул металлов дают в результате новый металл, и трудно заранее сказать, каким этот металл будет.

Когда человек видит что-нибудь новое, незнакомое, он всегда пытается найти в нем черты старого и привычного.

Так бывает всегда. Наверное, поэтому я и ищу в сыне свои черты, стараюсь сам заполнить красками этот набросок. Многие наброски в мире заполняются таким образом, так создастся прошлое, настоящее и будущее. Мир ребенка населен красками самых различных оттенков, некоторые из них смешиваются сами, другие смешивают мать и отец, а кое-что и он сам. Так постепенно набросок превращается в портрет. Но окончательно завершить его никогда не удается, ведь смерть – это тоже краска, только черпая, поэтому никто не может положить последний мазок на судьбе человека или на судьбе вселенной – нет и не может быть последнего звена в цепи прогресса.