Оноре Бальзак - Воспоминания двух юных жен

О Рене! в этой долине стоит мертвая тишина. Здесь просыпаешься от пения птиц или шепота ветерка в ветвях тополей. Строя каменную ограду со стороны леса, рабочие нашли родник, и теперь меж двух берегов из кресс-салата по серебристому песку струится ручеек, впадающий в пруд: такую красоту не купишь ни за какие деньги. Не возненавидит ли Гастон этот преизбыток счастья? Здесь так хорошо, что мне страшно: черви пожирают самые лучшие фрукты, насекомые губят самые красивые цветы. Разве ужасные коричневые личинки, ненасытные, как смерть, точат не лучшие деревья в лесу? Я уже знаю, что незримая сила из ревности обрушивается на безоблачное блаженство. Впрочем, ты давно предупреждала меня об этом и оказалась права.

Когда третьего дня я пошла поглядеть, исполнены ли мои последние распоряжения, я почувствовала, как у меня на глаза наворачиваются слезы; к большому удивлению архитектора, я написала на его смете: «Оплатить». «Ваш поверенный не заплатит, сударыня, — сказал он, — ведь речь идет о трехстах тысячах франков». — «Не прекословьте! — отрезала я тоном истинной Шолье семнадцатого века. — Но, сударь, — прибавила я, — я ставлю одно условие: не говорите никому ни слова об этих постройках в парке. Я не хочу, чтобы стало известно имя владельца этого шале; поклянитесь мне честью, что исполните мою волю».

Теперь ты знаешь причину моих неожиданных отлучек, тайных отъездов и приездов, знаешь, куда девались дорогие вещи, которые все считали проданными. Понимаешь ты высшие соображения, подвигнувшие меня по-новому распорядиться моим состоянием? Милая моя, любовь — великое дело, и кто хочет любить по-настоящему, не должен заниматься ничем иным. Деньги перестанут быть для меня обузой; я облегчила себе жизнь: сделав все, что требуется от хозяйки, я отныне могу позволить себе бывать ею десять минут в день, во время разговора с моим старым мажордомом Филиппом. Я повидала жизнь и узнала ее превратности; смерть преподала мне жестокий урок, и он не прошел даром. Моей единственной заботой будет нравиться ему, любить его, внося разнообразие в то, что кажется людям заурядным таким однообразным.

Гастон пока ничего не знает. По моей просьбе он, как и я, переселился в Виль-д'Авре; завтра мы едем в шале. Жизнь в деревне дешевая, но когда ты узнаешь, сколько денег я собираюсь тратить на свои туалеты, ты скажешь: «Она сошла с ума!» — и недаром. Я хочу каждый день наряжаться для него, как другие женщины наряжаются для света. Я положила на туалеты двадцать четыре тысячи франков в год, и дневные наряды будут не самыми дорогими. А он пусть носит блузу, если хочет! Не подумай, что я хочу превратить нашу жизнь в поединок и все время ломать себе голову, как бы поддержать в нем любовное чувство, — просто я хочу, чтобы мне было не в чем себя упрекнуть, только и всего. Мне осталось быть красивой тринадцать лет, и я хочу, чтобы на исходе тринадцатого года он любил меня еще сильнее, чем в день свадьбы. На этот раз я буду послушной, благодарной женой, я не стану обижать мужа насмешками; я делаюсь рабой, ибо в первом браке была госпожой, и это погубило меня. О Рене, я уверена, что если Гастон понял, как я, безбрежность любви, я всегда буду счастлива. Шале расположено в живописной местности, кругом густые леса. Отовсюду открываются красивые виды, зеленые кущи радуют душу, пробуждая чудесные мысли. Эти леса полнятся любовью. Только бы не получилось так, что я старательно готовила себе великолепный погребальный костер! Послезавтра я стану госпожой Гастон. Боже мой, спрашиваю я себя, позволительно ли так любить смертного? «В конце концов, все естественно. Но я теряю клиентку!» — сказал мне наш поверенный в делах, один из свидетелей с моей стороны, увидав, кто стал причиной ликвидации моего состояния. Ты, моя прелестная козочка, — я не решаюсь теперь сказать «любимая» — можешь сказать: «Я теряю сестру».

Ангел мой, пиши мне теперь в Версаль, до востребования, госпоже Гастон. Я буду каждый день посылать за письмами. Я не хочу, чтобы нас знали в округе. За провизией слуги будут ездить в Париж. Таким образом я надеюсь сохранить нашу жизнь в тайне от всех. За тот год, что я вила наше гнездышко, меня там ни разу не видели, а земли я купила во время волнений, которые последовали за Июльской революцией. Единственным человеком, которого видели соседи, был мой архитектор, но он в эти края не вернется. Прощай! Расставанье с тобой для меня и радостно и печально: не оттого ли, что ты дорога мне не меньше, чем Гастон?..