Оноре Бальзак - Урсула Мируэ

— Не медлите, голубушка, — сказал Савиньен тетушке Буживаль. — Она не должна тревожиться ни одной лишней минуты...

Под вечер, в четыре часа, возвращаясь с прогулки, которую он ежедневно совершал только для того, чтобы пройти мимо дома Урсулы, Савиньен подошел к окну своей возлюбленной; она еще не совсем оправилась от пережитых волнений и была немного бледна.

— Мне кажется, я только теперь поняла по-настоящему, какое это счастье — видеть вас, — призналась она.

— Вы как-то сказали мне, — с улыбкой заметил Савиньен, — а ведь я помню все ваши слова — «Любовь терпелива, я подожду!» Неужели любовь ваша, дорогое мое дитя, так недоверчива?.. О! вот на чем мы помиримся. Вы уверяли, что любите меня сильнее, чем я вас. Но разве я хоть раз усомнился в ваших чувствах? — И он преподнес девушке букет цветов, составленный так, чтобы выразить все его мысли [177] ...букет... составленный так, чтобы выразить все его мысли. — Ср. в «Лилии долины»: «Никакое признание, никакое доказательство безумной любви не имело бы такой власти над ней, как эти симфонии цветов: ведь я вкладывал в них свои обманутые желания с необузданной страстностью Бетховена. <...> Этот восхитительный язык цветов было так же легко понять, как и проникнуть в дух поэзии Саади, прочтя отрывок его поэмы. <...> Поставьте это благоуханное признание на окно, чтобы еще ярче выступили его оттенки, контрасты и арабески, и когда ваша владычица заметит в букете пышно распустившийся цветок, в венчике которого блестит слезинка росы, она поддастся влечению своего сердца...» (Бальзак /24, Т.8. С.100—102). .

— У вас нет причин сомневаться в моих чувствах. К тому же вы многого не знаете, — добавила Урсула смущенно.

Она предупредила почтальона, чтобы ей не приносили никаких писем. Но не успела она проводить глазами Савиньена, повернувшего с Главной улицы на улицу Буржуа, как нашла на своем кресле неведомо как попавшую туда записку: «Трепещите! отвергнутый поклонник страшнее тигра». Несмотря на мольбы Савиньена, она из осторожности не открыла ему зловещую причину своих страхов. Теперь ее снова объял смертный холод, и только память о несказанном счастье, которое она испытала, увидев Савиньена, казалось навсегда потерянного для нее, ненадолго прогоняла страх. Для всякого человека неизвестность — самая мучительная пытка. Для души неведение — бесконечность, неизмеримо обостряющая страдание. Но Урсула страдала особенно сильно. Она вздрагивала от каждого шороха, боялась тишины, не доверяла стенам собственного дома. Она лишилась сна. Ничего не зная о натуре девушки, хрупкой, как цветок, Гупиль, этот гений зла, инстинктивно нашел способ отравить ее существование, нанести ей смертельный удар. Тем не менее следующий день прошел без происшествий. До позднего вечера Урсула играла на фортепьяно, наконец сон сморил ее, и она легла почти успокоенная. В полночь ее разбудила серенада, которую исполнял целый оркестр: кларнет, гобой, флейта, корнет-а-пистон, тромбон, фагот, флажолет и треугольник. Все соседи прилипли к окнам. Бедная девочка, и без того напуганная обилием народа на улице, содрогнулась от ужаса, когда услышала, как хриплый, бесстыдный мужской голос заорал: «В честь красотки Урсулы Мируэ от ее любовника». На следующий день было воскресенье; в городе только и толковали что о ночной серенаде; входя в церковь и выходя оттуда, Урсула ловила на себе жадные, любопытные взгляды столпившихся на площади немурцев. Все они судачили о ночной серенаде и терялись в догадках. Урсула вернулась к себе ни жива ни мертва и больше не показывалась на улице; кюре посоветовал ей прочесть вечернюю молитву дома. В прихожей на каменном полу валялось письмо; девушка подняла его и прочла, надеясь отыскать в нем разгадку ночного происшествия. Самые черствые существа поймут, что должна была она почувствовать, когда взору ее предстали страшные строки:

«Смиритесь с мыслью стать моей женой, богатой и обожаемой. Я этого хочу. Живая или мертвая, вы будете принадлежать мне. Ваш отказ принесет несчастье не только вам одной.

Тот, кто вас любит и кто рано или поздно будет обладать вами».

Странная вещь! В тот миг, когда нежная и кроткая жертва этих козней увядала, подобно сломанному цветку, девицы Массен, Дионис и Кремьер завидовали ей.

— Везет же Урсуле, — судачили они. — Все заняты ею, все ее ублажают, ссорятся из-за нее! Серенада, говорят, была великолепна! С корнет-а-пистоном!

— А что такое пистон?

— Новый музыкальный инструмент! Знаешь, такой длинный! — объяснила Анжелина Кремьер Памеле Массен.