Оноре Бальзак: Урсула Мируэ

Три кнута рассекают воздух, словно ружейные залпы, красные жилеты кучеров горят на солнце, слышно ржание десятка лошадей! Почтмейстер снимает фуражку и размахивает ею, чтобы привлечь внимание кучеров. Форейтор, возвращающийся с самой лучшей парой упряжных лошадей — серых в яблоках, — пришпоривает своего коня, обгоняет пять крупных лошадей из тех, которых запрягают в дилижансы, — вылитых Миноре в конском обличье — и тройку лошадей из тех, которых запрягают в берлины, и спешит предстать перед хозяином.

— Ты не видел Дюклершу [12] Дюклерша — дилижанс парижской почтовой конторы Лелюара-Дюклера. ?

На больших дорогах почтовым каретам присваивают самые невероятные имена, тут и Кайярша [13] Кайярша — дилижанс почтовой конторы Лаффита и Кайяра. , и Дюклерша (курсирующая между Немуром и Парижем), и Главная контора [14] Главная контора — контора почтовых дворов, основанная в 1828 г. Армаком Леконтом. . Всякое новое заведение именуется Конкуренцией. Во времена Леконтов почтовые кареты звались Графинями [15] Игра слов: по-французски le comte (Леконт) — граф, a la comtesse — графиня. ( Примеч. переводчика. ) . «Кайярша Графиню так и не догнала, зато Главная контора славно наступила ей на... хвост!» «Кайярша и Главная контора оставили с носом Француженок (компанию «Французские почтовые дворы»)». Если вы видите, что лошади мчатся во весь опор, а кучер отказывается пропустить стаканчик, спросите у кондуктора, в чем дело, и он ответит, держа нос по ветру и вглядываясь в даль: «Впереди Конкуренция!» — «А мы ее даже не видим! — добавляет кучер. — Негодяй! и поесть пассажирам не дал!» — «Да откуда у него пассажиры?! — восклицает кондуктор. — Подстегни-ка Полиньяка!» Все скверные лошади именуются Полиньяками [16] Все скверные лошади именуются Полиньяками. — Полиньяк Жюль Огюст Арман Мари де (1780—1847) — в 1829 г. премьер-министр Карла X, крайне непопулярный в народе; его реакционная политика привела к падению Бурбонов в июле 1830 г. . Так перебрасываются словами кучера и кондуктора на империалах дилижансов. Сколько во Франции ремесел, столько и жаргонов.

— Ты не видел Дюклершу? — спросил Миноре.

— Вы про господина Дезире? — перебил хозяина кучер. — Да вы небось нас слыхали, наши кнуты вон как свищут, мы так и думали, что вы нас на дороге поджидаете.

— Почему дилижанс опаздывает на целых четыре часа?

— Между Эссоном и Понтьерри с заднего колеса соскочил обод. Но все, слава Богу, обошлось: на подъеме Кабироль заметил поломку.

В эту минуту почтмейстера окликнула женщина лет тридцати шести, одетая очень нарядно, — дело происходило в воскресенье, и колокола немурской церкви созывали всех жителей города к обедне.

— Ну вот, кузен, — сказала она. — Вы мне не верили, а дядюшка с Урсулой идут по Главной улице в церковь.

Хотя, согласно указаниям новейших трактатов, авторам следует почаще прибегать к местному колориту, мы не осмелимся воспроизвести тот ужасный поток брани, который эта новость, на первый взгляд столь заурядная, исторгла из пасти Миноре-Левро. Его тонкий фальцет перешел в свист, а сам он стал, по меткому народному словцу, «красный как рак».

— Это точно? — спросил он, немного придя в себя.

Лошади шли мимо почтмейстера, кучера здоровались с хозяином, но он, казалось, ничего не видел и не слышал. Словно забыв о приезде сына, он вместе с кузиной направился по Главной улице к церкви.

— А я давно это предсказывала, — продолжала спутница почтмейстера. — Я всегда говорила: когда доктор Миноре выживет из ума, эта девчонка, которая только и знает, что корчить из себя святую, заставит его молиться и приберет к рукам наше наследство — ведь кому любовь, тому и кошелек.

— Но, госпожа Массен... — тупо воззрился на нее Миноре-Левро.

— Ну конечно! — перебила его госпожа Массен, — вы как мой муж, он тоже все время твердит: неужели пятнадцатилетняя девчонка может задумать и выполнить такое дело? неужели она может заставить отречься от своих убеждений восьмидесятитрехлетнего старика, который и в церкви-то был один-единственный раз — когда женился, который так ненавидит священников, что остался дома даже в день первого причастия этой самой девчонки?! Но если доктор Миноре ненавидит священников, почему, скажите на милость, он уже пятнадцать лет проводит все вечера в обществе аббата Шапрона? Всякий раз, как подходит очередь Урсулы покупать хлеб для освящения, старый лицемер выдает ей на это двадцать франков. А разве вы не помните, как Урсула, чтобы отблагодарить кюре, готовившего ее к первому причастию, потратила все свои деньги на подарок церкви и тут же получила от крестного в два раза больше? Вы, мужчины, такие растяпы! А я, когда обо всем этом узнала, сразу сказала себе: «После драки кулаками не машут!» Раз богатый дядюшка поступает так с оборванкой, которую подобрал на улице, это неспроста.