— А этот? — спросил он, указывая на дородного, красивого старика, украшенного орденом Почетного легиона. — Кто это такой?
— Бывший начальник таможен.
— Какая подозрительная внешность! — пробормотал Максим, пораженный осанкой господина Денизара.
В самом деле, отставной воин держался прямо, как колокольня; голова его привлекала внимание напудренной и напомаженной шевелюрой, почти такой же, какие бывают на костюмированных балах у возниц почтовых карет. Под этим подобием белого войлока, плотно облегавшего удлиненный череп, вырисовывалась старческая физиономия, чиновничья и вместе с тем солдатская, своим высокомерным выражением довольно схожая с той, которою на карикатурах наделили газету «Конститюсьонель». Этот бывший таможенный чиновник, престарелый и дряхлый, выгиб спины которого ясно говорил, что без очков он уже читать не может, выставлял, однако, свое почтенное брюшко с надменностью старца, имеющего любовницу; он носил в ушах золотые серьги, напоминавшие серьги старого генерала Монкорне, завсегдатая Водевиля. Денизар питал слабость к синему цвету: его панталоны и старый сюртук, очень свободные, были из синего сукна.
— Давно ли ходит сюда этот старик? — спросил Максим, которому очки Денизара показались подозрительными.
— О! С самого начала, — ответила Антония, — вот уже скоро два месяца.
«Хорошо: ведь Серизе появился лишь месяц назад», — подумал Максим.
— Заставь-ка его что-нибудь сказать! — шепнул он на ухо Антонии. — Мне хочется услышать его голос.
— Ну это не так-то легко, — ответила она, — он никогда не говорит со мной.
— Зачем же он тогда приходит?.. — спросил Максим.
— Да так, сущая причуда, — ответила прекрасная Антония. — Прежде всего, несмотря на свои шестьдесят девять лет, он имеет «пассию»; но, ввиду тех же шестидесяти девяти лет, он точен, как часы. Старикашка отправляется обедать к своей «пассии» на улицу Виктуар ежедневно в пять часов... вот бедняжка! От нее он выходит в шесть, является сюда, за четыре часа прочитывает все газеты и возвращается к ней в десять. Папаша Круазо говорит, что ему известны основания такого поведения господина Денизара, он одобряет его и на его месте поступал бы точно так же; так что я знаю свое будущее! Если я когда-нибудь стану мадам Круазо, то от шести до десяти буду свободна!
Максим заглянул в «Альманах 25 000 адресов» и нашел в нем такие успокоительные строчки:
«Денизар, кавалер ордена Почетного легиона, отставной начальник таможен; улица Виктуар».
Это его окончательно успокоило.
Незаметно господин Денизар и господин Круазо успели обменяться кое-какими признаниями. Ничто так не сближает мужчин, как известная общность взглядов на женщин. Папаша Круазо отобедал у той, которую называл «красоткой господина Денизара». Тут я должен отметить одно довольно важное обстоятельство. Кабинет для чтения был оплачен графом наполовину наличными, наполовину векселями, подписанными упомянутой девицей Шокарделлой. Подоспел очередной платеж, а денег у графа не оказалось. И вот первый из трех тысячефранковых векселей был галантно оплачен приятным каретником, которому старый прохвост Денизар посоветовал закрепить ссуду, выговорив себе право распоряжаться кабинетом для чтения.
— Я с этими красотками немало красивых историй насмотрелся... — сказал Денизар. — И что бы там ни было — даже когда я голову теряю — с женщинами я всегда начеку. Прелестное созданье, от которого я сейчас без ума, своего добра не имеет, — все принадлежит мне. И контракт на квартиру на мое имя...
Вы знаете Максима: он счел каретника еще совсем молодым! Заплати Круазо все три тысячи — Максим и тогда бы близко его не подпустил: он больше, чем когда-либо, был влюблен в Антонию...
— Ну еще бы! — сказал ла Пальферин. — Ведь она просто средневековая красавица Империа[5].
— У этой женщины грубая кожа! — воскликнула лоретка, — такая грубая, что ваша красавица разоряется на ванны с отрубями.
— Круазо, как и подобает каретнику, с восхищением отзывался о роскошной обстановке, которую влюбленный Денизар подарил своей «пассии»; он с сатанинской вкрадчивостью описывал ее тщеславной Антонии, — продолжал Дерош. — Тут были шкатулки черного дерева, инкрустированные перламутром на золотой сетке; бельгийские ковры, кровать средних веков ценой в тысячу экю, стенные часы работы Буля; в столовой — четыре высоких канделябра по углам, шелковые занавеси из Китая, на которых терпеливые китайские мастера изобразили птиц, на дверях — портьеры, стоившие дороже самих дверей.
Читать дальше