Оноре Бальзак: Старая дева

В результате этого брака в Алансоне прежде всего резко разграничились партии. Дом д'Эгриньонов представлял здесь высшую аристократию, так как вернувшиеся на родину Труавили примкнули к нему. Дом Кормон, при ловком содействии дю Букье, стал выразителем тех пагубных взглядов, которые, не будучи ни истинно либеральными, ни положительно роялистскими, породили выступление двухсот двадцати одного депутата в тот день, когда определилась борьба между самой священной и самой великой, единственно подлинной королевской властью и самой фальшивой, самой изменчивой, самой деспотической, так называемой парламентской , которую осуществляют избирательные собрания. Салон дю Ронсере, тайно связанный с салоном Кормон, стал открыто либеральным.

По возвращении из Пребоде аббат де Спонд испытывал непрерывные горести, которые он глубоко таил в душе, ничего не говоря о них племяннице; он излил свою душу одной лишь мадемуазель Арманде и признался ей, что предпочел бы, если уж на то пошло, шевалье де Валуа этому, с позволения сказать, господину дю Букье. Никогда милейший г-н де Валуа не разрешил бы себе бестактно идти наперекор бедному старику, которому осталось жить считанные дни. Дю Букье все в доме уничтожил. Скупые слезы навернулись на потухшие глаза аббата, когда он рассказывал:

— Мадемуазель, у меня нет больше моей тенистой аллеи, которая пятьдесят лет служила мне местом ежедневных прогулок. Мои любимые липы спилены. В час моей смерти Республика еще раз является мне в образе грозного разрушителя домашнего очага!

— И все же будьте снисходительны к племяннице, — вмешался в разговор шевалье де Валуа, — республиканские идеи — первая ошибка молодости, которая ищет свободы, а находит самый страшный деспотизм, деспотизм бессильной черни. Ваша бедная племянница не по вине наказана.

— Что будет со мной в этом доме, где на стенах намалеваны голые плясуньи? Как я обрету мои липы, под сенью которых я читал молитвенник?

Подобно Канту, потерявшему нить мыслей, когда срубили сосну, на которую он привык смотреть во время размышлений, бедный аббат не мог вдохновиться молитвами, проходя по аллеям, лишенным тени, — дю Букье приказал разбить английский сад!

— Так лучше, — говорила г-жа дю Букье, вопреки собственному убеждению, покорствуя аббату Кутюрье, который предписывал ей угождать супругу.

Старый дом, заново отделанный, лишился своего прежнего блеска, своего патриархального добродушного вида. Подобно тому, как шевалье де Валуа, став небрежным, потерял самого себя, буржуазное величие салона Кормон исчезло, как только потолок окрасили в белое с золотом, обили стены голубым шелком и уставили турецкими диванами красного дерева. В столовой, убранной в новомодном стиле, кушанья, казалось, остывали быстрее, и ели там не так, как едали, бывало, прежде. Г-н дю Кудре уверял, что каламбуры застревают у него в горле при одном взгляде на все намалеванные по стенам физиономии, которые таращат на него глаза. Снаружи дом еще отдавал провинцией, но внутри в нем уже обнаруживал себя поставщик времен Директории. На всем лежал отпечаток дурного вкуса биржевого маклера: колонны, разделанные под мрамор, зеркальные двери, греческие профили, лепные карнизы, смешение всех стилей, неуместная пышность. В Алансоне не менее двух недель судачили по поводу такой дотоле неслыханной роскоши; несколько месяцев спустя ею стали гордиться, и не один богатый фабрикант, обновив обстановку, устроил у себя нарядную гостиную. В городе стала появляться модная мебель; там можно было увидеть даже «астральные» лампы! Аббат де Спонд одним из первых постиг тайные печали, которые этот брак не мог не внести в личную жизнь его нежно любимой племянницы. Благородная простота — особенность, некогда отличавшая их совместное существование, исчезла в первую же зиму, когда дю Букье задавал по два бала в месяц. Звуки скрипок и нечестивая музыка светских празднеств в этой священной обители! Аббат, коленопреклоненный, молился все время, пока длилось веселье! К тому же мало-помалу извратилась и политическая система, царившая в этом степенном салоне. Главный викарий разгадал дю Букье, он содрогнулся от его повелительного тона; не раз он замечал слезы на глазах племянницы, когда муж, отстранив ее от управления имуществом, оставил в ее руках лишь белье, стол и все прочее, что составляет удел женщины. Роза не была больше в доме хозяйкой: Жаклен, ограниченный теперь лишь кучерскими обязанностями, Ренэ, превращенный в грума, и повар из Парижа (Мариетта была разжалована в судомойки) подчинялись исключительно барину. В распоряжении г-жи дю Букье осталась одна Жозетта. А знаете ли вы, чего стоит отказаться от сладостной привычки властвовать? Торжество своей воли — одно из опьяняющих удовольствий в жизни великих людей, а для людей ограниченных в этом вся жизнь. Надо побывать в министрах и попасть в опалу, чтобы понять жгучую боль, испытанную г-жой дю Букье, когда она была низведена до состояния полной приниженности. Как часто она выезжала из дому, когда ей не хотелось, встречалась с людьми, которые были ей не по душе! Милые сердцу денежки уже больше не проходили через ее руки, и она, привыкшая свободно тратить сколько ей заблагорассудится, теперь была лишена этой возможности. Не вызывает ли всякая навязанная граница желание во что бы то ни стало переступить ее? Не причиняет ли все, что нарушает свободу воли, самые глубокие муки? Но это были пока только цветочки. Каждая уступка, сделанная бедняжкою супружеской власти, в те времена была продиктована любовью к мужу. На первых порах дю Букье прекрасно относился к жене; он держался превосходно, при всяком новом покушении на ее права он приводил ей веские доводы. В комнате, так долго пустовавшей, по вечерам у камина раздавались голоса супружеской четы. Вот почему первые два года своей замужней жизни г-жа дю Букье казалась очень довольной. У нее был тот особый, непринужденный и лукавый вид, каким отличается большинство молодых женщин, вышедших замуж по любви. Кровь больше не донимала ее. Новый облик г-жи дю Букье сбил с толку насмешников, опроверг слухи, ходившие насчет дю Букье, и привел в замешательство наблюдателей человеческого сердца. Роза-Мария-Виктория так боялась прогневить супруга, чем-нибудь досадить ему, лишиться его привязанности и его общества, что готова была пожертвовать ему всем, даже дядюшкой. Пустячные, глупые радости г-жи дю Букье обманули бедного аббата де Спонда, который легче переносил свои собственные страдания при мысли, что его племянница счастлива. Вначале весь Алансон думал то же, что и аббат. Но существовал один человек, которого провести было труднее, чем целый город! Шевалье де Валуа, укрывшись на священных вершинах высшей аристократии, проводил свою жизнь у д'Эгриньонов; он прислушивался к злословию и болтовне, день и ночь думая об одном — только бы не умереть, не отомстив. Он уже сразил каламбуриста, а теперь целился в самое сердце дю Букье. Бедный аббат уже постиг всю подлость первого и последнего возлюбленного своей племянницы, он содрогнулся, разгадав вероломную натуру ее мужа и его коварные махинации. Дю Букье обуздывал себя, памятуя о дядюшкином наследстве, совсем не хотел огорчать аббата и, однако, нанес ему смертельный удар, который уложил старика в гроб. Если вы согласны объяснить слово нетерпимость выражением непоколебимость принципов , если вы не находите нужным осудить бывшего викария-католика за тот стоицизм, которым Вальтер Скотт заставляет вас восхищаться в пуританине, отце Дженни Динс [37] Дженни Динс и ее отец — персонажи романа Вальтера Скотта (1771—1832) «Эдинбургская темница». , если принцип potius mori quam foedari[38] Лучше умереть, чем опозориться ( лат. ). , которому вы удивляетесь в республиканском мировоззрении, вы согласны увидеть и в римско-католической церкви, то вы поймете скорбь, охватившую аббата де Спонда, когда в салоне мужа своей племянницы он встретил священника, присягнувшего конституции, которого он считал изменником, раскольником, еретиком, врагом церкви, клятвопреступником. Дю Букье, втайне честолюбиво стремившийся к господству над всем округом, захотел, в качестве первого залога власти, добиться возможности примирить священника церкви св. Леонарда с приходским кюре, и он достиг своей цели. Его жена полагала, что, принимая у себя аббата Франсуа, она способствует делу мира, а по мнению непоколебимого аббата Спонда, это было предательство. Г-н де Спонд увидел, что он одинок в своих убеждениях. К дю Букье приехал епископ и казался очень довольным, что вражде положен конец. Добродетели аббата Франсуа всех покорили, исключая ярого католика, готового воскликнуть вместе с Корнелем: «Во имя господа я доблесть ненавижу!»