Андрей Седых - Только о людях

— Кто там? — спросил Хапалонг дрожащим голоском.

— Петька, открой, — ответил знакомый голос. Это дядя Коля!

Наступило молчание. Петька любил дядю Колю, жившего далеко, в каком то другом городе и изредка наезжавшего в Нью-Йорк. Дядя Коля всегда привозил Петьке подарки, — бейсбольные мячи, которым мог бы позавидовать покойный Бэйб Рут, модели подводных лодок и блестящие каски пожарных. Вероятно, и на этот раз он привез что-нибудь полезное для петькиного хозяйства. С приездом его жизнь в доме на некоторое время принимала приятный характер. Рушились установленные правила: дядя Коля спал на диване, в гостиной, внося в комнату живописный беспорядок, водил Петьку гулять, закармливая его мороженым, и хотя мама тайком вздыхала и, закатывая глаза, шопотом спрашивала папу: «Когда всё это кончится?», — дядя Коля безусловно вносил в дом нездоровую праздничную атмосферу.

— Открывай, Петька, — торопил за дверью дядя Коля. Ты что же, мерзавец, один дома? Где родители?

— Папа и мама ушли в гости, с ледяной вежливостью ответил Петька, игнорируя слово «мерзавец». И они не велели мне никому открывать двери.

— Ну, мне то ты можешь открыть. Я, можно сказать, твой единоутробный дядька. В некотором роде член семьи и ты мой единственный наследник. Как ты себя чувствуешь?

— Очень лучше, — ответил Петька.

Снова наступило молчание. Стороны, так сказать, присматривались друг к другу и готовились к бою. Петька сопел и с тоской думал о подарке, который ему привез дядя Коля. Вероятно, это заводной автомобиль. Или аэроплан, летающий по комнате с настоящим пропеллером… Подарок можно было получить, открыв дверь. Но чувство долга победило: раз сказано не открывать, значит нельзя.

Дядя за дверью начал терять терпение.

— Петька, немедленно открой! Я устал с дороги и хочу спать. Что за вздор?

Петька сопел еще громче. Дверь не открывалась.

— Вот подожди, я тебя выпорю, пообещал дядя Коля.

И тогда Петька решил перейти в контр-наступление.

— Господин бандит, — сказал он дрожащим голосом. Уходите. Здесь живет большой лев.

— Открывай! Я тебе покажу господина бандита, паршивец!

— Господин бандит: лев очень сердитый. Он может вас укусить.

На этот раз дядя Коля не нашелся, что сказать. Прошла еще минута, и за дверью быстро затопали детские босые ножки. Петька ушел в спальню, отбив нападение бандитов.

Когда около полуночи родители вернулись домой, они нашли дядю Колю на лестнице. Вид у него, действительно, был бандитский; галстух развязан, рубаха смята, и он спал, опустив голову на чемодан. В квартире Петька тоже спал — безмятежным сном человека, выполнившего свой тяжелый, но необходимый долг. На кровати, около подушки, лежал большой ковбойский пистолет с поднятым курком.

Прозвали его Пушкой, за рыжую шерсть, блестящие глаза и живость характера.

Щенка принесли в дом совсем маленьким, неуклюжим, смешным. Но он быстро освоился: похлебал молока с блюдечка, от нечего делать погрыз ножку кресла, а затем устало лег на брюхо, вытянул вперед морду и о чем-то задумался.

— Как же мы его назовем? — спросила Лебедева. Нужно что-нибудь очень русское. Полкан?

— Полкану полагается быть большим дворнягой, — возразил муж. — Если хочешь русское, так нет для собаки лучшей клички, чем Кабыздох.

— Какая гадость! Ты бы еще привязал ему к хвосту железный чайник и пустил в таком виде по городу. Так делали провинциальные купчики скуки ради. Нет, не назвать же его по-американски — «Смоки» или «Рэд»? Посмотри, какая морда: рыжий, лохматый, глаза живые и, уверяю тебя, есть в его наружности что-то интеллигентное.

— Может быть, стихи пишет? Пушкин?

— Пушкин не Пушкин, а вот Пушка — чудесное имя!

Услышав свое имя, Пушка не торопясь, с достоинством, поднялся, подошел к хозяйке и дружески куснул ее за палец. Так было найдено имя, и оно за щенком осталось. Жили герои этого рассказа на ферме, далеко за городом. Русских вокруг не было, а соседям-американцам, которые подарили щенка, объяснили, что Пушка — имя русское. Американцы решили, что имя звучное и удобное для произношения.

Пушка рос крепышом и постепенно стал проявлять некоторые особенности своего характера. Летом начал он подолгу исчезать с фермы, — гонял белок и зайчат в лесу, при чем с этих охот возвращался измученный, в репейниках, совершенно осипший от лая. Он ложился в тени амбара, высунув розовый язык, тяжело дышал и имел виноватый вид.