Оноре Бальзак - Модеста Миньон

— Ты прекрасно изучил меня, — весело смеясь, ответил Мельхиор. — Разумеется, нам с тобой не под силу бороться с придворной должностью, титулами герцога и пэра и теми болотами, которые государственный совет на основании моего доклада пожаловал дому д'Эрувилей.

— Его светлость, — сказал Лабриер с иронической серьезностью, — может предоставить тебе некоторое утешение в лице своей сестры.

В эту минуту слуга доложил о графе де Лабасти. Услышав эту фамилию, оба молодых парижанина встали из-за стола, и Лабриер пошел навстречу гостю, чтобы представить ему Каналиса.

— Я счел своим долгом отдать вам визит, который вы мне сделали в Париже, — сказал Шарль Миньон молодому докладчику счетной палаты. — Кроме того, я знал, что получу при этом двойное удовольствие, встретив одного из великих поэтов наших дней.

— «Великих», сударь? — возразил поэт, улыбаясь. — Может ли быть что-нибудь великое в наш век, прологом к которому служит царствование Наполеона. Во-первых, нас целое племя так называемых великих поэтов, а во-вторых, второстепенные таланты так хорошо подражают гению, что истинная слава теперь невозможна.

— Не это ли побудило вас обратиться к политике? — спросил граф де Лабасти.

— То же наблюдается и в политике, — сказал поэт. — Теперь уже нет больше крупных государственных деятелей, а только люди, более или менее причастные к важным событиям. Видите ли, сударь, при нынешнем режиме, который создала для нас конституционная хартия, предпочитающая налоговое обложение оружию, прочным осталось только то, за чем вы ездили в заморские страны, а именно — деньги.

Довольный собой и тем впечатлением, которое он произвел на своего будущего тестя, Мельхиор обратился к Жермену.

— Подайте кофе в гостиную, — сказал он и пригласил Шарля Миньона перейти туда из столовой.

— Очень вам благодарен, граф, — проговорил Лабриер, — за то, что вы вывели меня из затруднения: я не знал, удобно ли мне явиться к вам в дом вместе с моим другом. Как вы добры и тактичны.

— Что вы! Самые обычные правила вежливости провансальцев, — сказал Шарль Миньон.

— Как! Вы родом из Прованса? — воскликнул Каналис.

— Извините моего друга, — сказал Лабриер, — он не изучал, подобно мне, историю рода де Лабасти.

При слове «друг» Каналис выразительно посмотрел на Эрнеста.

— Если ваше здоровье позволит, — сказал провансалец, обращаясь к поэту, — я попрошу вас оказать мне честь и посетить сегодня вечером мой дом; тогда день этот будет для меня знаменательным, или, как говорили в древности, albo notanda lapillo [82] Отмеченным белым камешком ( лат. ) — то есть счастливым. . Хотя нам и неловко принимать такого великого поэта в очень скромном домике, но вы, надеюсь, снизойдете к нетерпению моей дочери, — она в беспредельном восторге от ваших стихов и даже перекладывает их на музыку.

— У вас есть нечто большее, чем слава, — сказал Каналис. — В вашем доме обитает сама красота, как говорил мне Эрнест.

— О, моя дочь — просто славная девушка, а вам она, пожалуй, покажется провинциалочкой.

— Но руки этой провинциалочки домогается, как говорят, герцог д'Эрувиль, — сухо заметил Каналис.

— Я предоставляю моей дочери полную свободу выбора, — продолжал г-н Миньон с коварным добродушием южанина. — Герцоги, князья, простые смертные, даже и сам гений — все равны в моих глазах. Я не хочу брать на себя никаких обязательств, и тот, кого выберет Модеста, будет моим зятем, или, вернее, сыном, — сказал он, поглядев на Лабриера. — Что прикажете делать, жена у меня — немка и не признает нашего преклонения перед титулами, я же во всем руковожусь желаниями моих двух повелительниц. Я всегда предпочитал спокойно сидеть в экипаже, а не держать в руках вожжи. Мы можем говорить шутя об этих серьезных вещах, так как еще не видели герцога д'Эрувиля, и я не больше верю в женихов, навязанных родителями, чем в браки, заключенные по доверенности.

— Такое заявление может привести в отчаяние и в то же время ободрить двух молодых людей, которые намереваются искать в браке философский камень счастья, — сказал Каналис.

— Разве вы не считаете полезным, необходимым и благоразумным заранее обусловить полную свободу родителей, дочери и женихов? — спросил Шарль Миньон.

Выразительный взгляд Лабриера заставил Каналиса промолчать, и разговор перешел на безразличные темы.

После короткой прогулки по саду отец Модесты уехал, повторив, что надеется видеть у себя обоих друзей.