Оноре Бальзак - Романтические акафисты

Господин С., пользующийся сейчас в Париже славою богача-оригинала, но не знающий, в какой области проявить свою оригинальность, объявил себя меценатом. Каждый вторник все писатели, признанные в Париже талантами, приглашаются к обеду, в котором его повар старается превзойти самого себя, и вот с шести часов вечера до полуночи адепты, неофиты, гении и новообращенные выделяют одновременно и желчь и остроумие.

Хотя хозяин дома приветливо встречает появляющихся на литературном горизонте поэтов, романистов и драматургов, все же немногим авторам открывается доступ к сокровенным мыслям мецената.

Господину С. лет сорок, он мал ростом, волосы у него черные, брови густые, кожа смуглая, глаза сидят в глубоких впадинах и обведены желтоватыми кругами, у висков — гусиные лапки. Он неразговорчив, но его замечания свидетельствуют о глубокой осведомленности в литературе. Он угадывает основную идею шедевра, обнаруживая талант заправского критика. Он требователен. Он чувствует поэзию и преклоняется перед нею; он хвалится своим умением распознавать красоты произведений, отвергнутых публикой; поэтому неуспех какого-нибудь писателя является лучшим способом заслужить его одобрение. Но тонкое чутье господина С. постоянно становится для него, по признанию близких ему людей, источником большого несчастья: та поэзия, о которой он мечтает, настоящая, великая, мощная, существует только в его воображении. Поговорите с ним об «Исповеди опиофага» [1] «Исповедь опиофага» — произведение английского писателя-романтика де Квинси (1785—1859). , об «Испанских сказках» [2] «Испанские сказки» , точнее «Испанские и итальянские сказки» — сборник стихов А. Мюссе (1810—1857). , о «Мельмоте» [3] «Мельмот» , точнее «Мельмот-скиталец» — роман английского писателя Ч. Матюрена (1782—1824). , «Смарре» [4] «Смарра» — сказка Ш. Нодье (1780—1844). , «Гяуре» [5] «Гяур» — поэма Д. Г. Байрона (1788—1824). , «Сновидении» Жан Поля, о «Хороводе на шабаше» [6] «Хоровод на шабаше» — баллада В. Гюго, напечатанная в его сборнике «Оды и баллады». и т. п. О, тогда он возбуждается, воодушевляется, для передачи своих мыслей он находит такие меткие выражения, что ради них одних можно, говорят, признать его главою того могучего поколения, в руках которого слава XIX века!

Один мой приятель поручился за меня собственной головой, и поэтому я проник в святилище; пообедав там несколько раз, прочитав там кое-какие отрывки, по моему расчету, достаточно эффектные, я добился бесценного счастья понравиться господину С. и был причислен к разряду людей, которым он открывает свою душу. Его дружбе никак нельзя отказать в приятности, ибо наш щедрый амфитрион милостиво оказывает помощь литераторам, произведения коих заслужили его похвалы, и никогда не требует обратно денег, данных им взаймы.

Я достиг такой высокой степени его благоволения, что господин С. не стал скрывать от меня своих мнений. Когда я прочел ему новую оду Виктора Гюго, он пожал плечами и заметил:

— Это слишком прозрачно, слишком объяснено, не о чем и догадываться!..

Я ему продекламировал одну из гармоний Ламартина.

— Красивые аккорды!.. Однострунная лира, не больше того... Этот поэт все время пережевывает будущее!.. Но порою у него прекрасны облака!..

Все эти суждения свидетельствовали об уме и столь колком презрении, что я начинал считать его самого обладателем великой тайны поэзии.

— А Шатобриан? — спросил я у него однажды вечером, желая узнать, есть ли для него что-либо священное.

Он поморщился и ответил мне:

— Ни одной новой ситуации!.. Только стиль!.. Резьба по дереву!..

— А Кузен?

— О! Прекрасно! Возвышенно! Изумительно! Целых десять апокалипсисов в нем одном.

В тот вечер, когда я прочел ему свою прославившуюся фантастическую сказку «Шагреневая кожа», он предложил мне за нее тысячу экю при том условии, что он получает право издать ее в двадцати экземплярах. Я согласился. Он поблагодарил меня за эту готовность, как за какую-то особую милость с моей стороны, и, завершая мое посвящение, предложил мне присутствовать на чтении, которое он сам собирался устроить около полуночи, когда в салоне останутся только близкие друзья. Я ответил согласием.

Молодой писатель, которому я был обязан доступом в этот салон, подошел ко мне и таинственно произнес:

— Будьте осторожны и подражайте нам.

В этом совете я не нуждался. Я уже догадывался, что господин С. одержим какой-то манией, к которой мои приятели относятся почтительно, то ли из сострадания, то ли ради выгоды. Мы уселись на стульях, на диванах в позе морских львов, вдыхающих свежий воздух на берегу, и развесили уши, посматривая на первоклассного поэта, который, встав возле камина, откашливался и уже развертывал лист бумаги... Он медленно и величественно прочел следующее произведение, в котором типограф пытался особыми знаками отметить те паузы, вздохи и выразительные взгляды, которыми господин С. разделил, раздробил, разбил на куски все фразы своего творения: