Владимир Набоков - Смех в темноте [Laughter In The Dark]

Она откинула одеяло и на цыпочках подошла к окну. По дороге она толкнула стул, и что-то мягкое (ее слоник) с грохотом и писком упало, но бонна продолжала трубить как ни в чем не бывало. Когда она открыла окно, пахнуло чудесным морозным воздухом. На мостовой, в темноте, стоял человек и глядел вверх. Она довольно долго смотрела на него — к ее большому разочарованию, это не был отец. Человек все стоял и стоял. Потом он повернулся и ушел. Ирме стало жалко его. Она так закоченела, что едва хватило сил запереть окно. Вернувшись в постель, она никак не могла согреться. Наконец она уснула, и ей приснилось, что она играет с отцом в хоккей. Он улыбнулся, поскользнулся и с размаху сел на лед, и с головы его свалился цилиндр, и тогда она тоже упала. Лед ужасно колол, а встать невозможно, и к тому же ее клюшка, изогнувшись, словно гусеница, куда-то уползла.

Утром у нее было сорок и три десятых, лицо стало синевато-серым, и она жаловалась на боль в боку. Доктора вызвали немедленно.

У больной был пульс сто двадцать, грудь, выстукиваемая пальцем там, где было больно, издавала глухой звук, а стетоскоп обнаружил сухие хрипы. Доктор велел немедленно облечь ее в тугой компресс, назначил фенацетин и успокоительное. Элизабет вдруг почувствовала, что сходит с ума, что после всего происшедшего судьба просто не имеет права так ее мучить. С большим трудом она взяла себя в руки, когда прощалась с доктором. Перед уходом он еще раз заглянул к бонне, которая прямо сгорала от жара, но у этой здоровенной женщины ничего не было серьезного.

Поль проводил доктора до прихожей и простуженным голосом, стараясь говорить шепотом, спросил, грозит ли жизни Ирмы опасность.

— Я еще сегодня заеду, — ответил доктор, взвешивая слова.

«Все то же самое, — думал старик Ламперт, сходя по лестнице. — Те же вопросы, те же умоляющие взгляды». Он посмотрел в записную книжку и сел в автомобиль, громко захлопнув дверцу. Минут через пять он уже входил в другую комнату.

Альбинус встретил его в теплой шелковой куртке, которую он имел обыкновение надевать, работая в кабинете.

— Она со вчерашнего дня какая-то кислая, — сказал он озабоченно. — Жалуется, что все болит.

— Жар есть? — спросил Ламперт, думая о том, сказать ли этому обеспокоенному любовнику, что у его дочери пневмония.

— Нет, температуры как будто нет, — сказал Альбинус с тревогой в голосе. — Но я слышал, что грипп без температуры особенно опасен.

(«К чему, собственно, рассказывать? — подумал Ламперт. — Семью он бросил без колебаний. Захотят — известят сами. Нечего мне соваться в это».)

— Ну, ну, — сказал Ламперт, вздыхая, — покажите мне нашу милую больную.

Марго лежала на кушетке, вся в шелковых кружевах, злая и розовая. Рядом сидел, скрестив ноги, Рекс и карандашом рисовал на исподе папиросной коробки ее прелестную голову.

(«Прелестная, слов нет, — подумал Ламперт. — А все-таки в ней есть что-то змеиное».)

Рекс, посвистывая, ушел в соседнюю комнату, и Ламперт приступил к осмотру больной. Маленькая простуда — больше ничего.

— Посидите дома два-три дня, — сказал Ламперт. — Как у вас с кинематографом? Кончили сниматься?

— Ох, слава Богу, кончила! — ответила Марго, томно запахиваясь. — Но в следующем месяце будут нам фильму показывать, я непременно должна быть к тому времени здорова.

(«С другой же стороны, — беспричинно подумал Ламперт, — он с этой шлюшкой погибнет».)

Когда врач ушел, Рекс вернулся к лежащей Марго и продолжал небрежно рисовать, посвистывая сквозь зубы. Альбинус стоял рядом, вскинув голову, и смотрел на ритмический ход его костистой белой руки. Потом он пошел к себе в кабинет дописывать статью о нашумевшей выставке.

— Приятная роль — быть другом дома, — сказал Рекс и усмехнулся.

Марго посмотрела на него и сердито проговорила:

— Да, я люблю тебя, такого урода, — но ничего не поделаешь, сам знаешь…

Он смял коробку, потом бросил ее на стол.

— Послушай, милочка, тебе ведь все-таки когда-нибудь придется ко мне прийти, это совершенно ясно. Мои визиты сюда, конечно, очень веселы и все такое, но таким весельем я уже сыт по горло.

— Во-первых, пожалуйста, говори тише, во-вторых, я вижу, ты будешь доволен только тогда, когда мы сделаем что-то дурацки неосторожное, а ведь он, если хоть что-то заподозрит, меня убьет или выгонит из дому, и будем мы с тобой без гроша.

— Убьет… — усмехнулся Рекс. — Ну и богатая же у тебя фантазия!

— Ах, подожди немножко, я прошу тебя. Ты понимаешь, — когда он на мне женится, мне будет как-то спокойнее, свободнее. Из дома жену так легко не выгонишь. Кроме того, имеется кинематограф, — всякие у меня планы.