Теодор Драйзер - Выбор

Но нет: ей суждено быть любимой им, трогательно, настойчиво любимой, а самой не любить его или любить и быть любимой не так, как ей хотелось. Очевидно, ему нужен кто-нибудь вроде нее, а ей, ей... Ей стало немного не по себе, и ощущение того, что для нее в эти дни веселье является святотатством, отразилось в ее голосе, когда она воскликнула:

— Нет, нет! — затем, увидя, как изменилось его лицо, на котором появилось выражение мрачного уныния, прибавила: — не на этой неделе, я хотела сказать.

(«Не так скоро», — чуть не сказала она).

— Я уже приглашена в несколько мест на этой неделе, и я не совсем хорошо себя чувствую. Но, — отвечала она, вспомнив о своем положении и заметив, как вновь переменилось его лицо, — взамен вы можете как-нибудь вечером навестить меня, а пойти куда-нибудь мы сумеем в другой раз.

Лицо Бартона просияло. Прямо поразительно, как страстно жаждал он ее общества, как малейшая ее милость служила для него источником радости и поднимала настроение. Однако теперь Шерли ясно видела, как мало для нее значило и всегда будет значить все то, что Бартону казалось райским блаженством. Прежние отношения могут быть полностью восстановлены, и уже навсегда, но нужно ли ей это теперь, когда она так несчастна из-за другого?

Пока она размышляла, переходя от одного настроения к другому, Бартону, заметившему ее состояние, пришло в голову, не проявил ли он слишком мало настойчивости — не слишком ли легко сложил оружие. Вероятно, она все-таки побила его. Этот вечер, ее посещение, казалось, служили тому доказательством.

— Конечно, конечно! — согласился он. — Мне это улыбается. Я приеду в воскресенье, если вы разрешите. В театре мы всегда успеем побывать. Мне очень жаль, Шерли, что вы чувствуете себя не очень хорошо. Все это время я часто вспоминал вас. Если вы не возражаете, я приду в среду.

Девушка слабо улыбнулась. Победа оказалась гораздо более легкой, чем она ожидала, и совершенно никчемной по сравнению с понесенным ею поражением; и в этом вся трагедия. Как может она после Артура? Поистине, как она может?

— Пусть будет воскресенье, — тоном просьбы сказала она, назвав самый далекий день, и поспешно ушла.

Ее верный поклонник с любовью смотрел ей вслед, а она испытывала величайшее отвращение. Подумать только... подумать, чем все окончилось! Она не воспользовалась бланком для телеграммы, совсем забыла о нем. Ее приводило в отчаяние не то, что она вступила на путь явного обмана, а ее будущее: очевидно, она не может найти лучшего исхода, не может, или, вернее, у нее не хватает мужества отказаться от него.

Почему бы ей не заинтересоваться кем-нибудь другим, непохожим на Бартона? Почему она должна вернуться к нему? Почему не подождать, по-прежнему не видясь с Бартоном, быть может, она встретит кого-нибудь другого? Но нет, нет; теперь ничто не имеет значения — и никто, в конце концов, Бартон не хуже других, и, по крайней мере, она сделает его счастливым, а заодно разрешит стоящую перед ней задачу.

Она вышла на перрон и села в поезд. После того как публика с обычной толкотней и давкой заняла свои места, поезд медленно тронулся, увозя Шерли в Лэтонию — пригород, где она жила. В дороге девушка не переставала размышлять. Что я только что сделала? Что я делаю? — беспрестанно спрашивала она себя, меж тем как стук колес сливался в какой-то ритмичный танец, а темные дома сурового, бесконечного города один за другим оставались позади.

— Окончательно отказаться от прошлого... от счастливого прошлого... А вдруг после того, как я выйду замуж, Артур вернется ко мне... вдруг! Вдруг!

Вот поезд миновал площадь, где несколько торговцев овощами складывали не проданные за день товары, — отвратительная, скучная жизнь, подумала она. Вот Роджерс-авеню с вереницей красных автобусов, экипажей, с встречным течением автомобилей — как часто она торопливо проходила здесь утром и вечером и как часто ей еще придется проходить, если только она не выйдет замуж! А вот река, спокойно текущая в своих берегах, вдоль набережных, текущая далеко, далеко к большому глубокому морю; сколько наслаждений доставила она ей и Артуру. О, очутиться в маленькой лодке и плыть вперед, вперед к безграничному, не знающему покоя, пустынному океану! Почему-то вид этой воды сегодня вечером, как и каждый вечер, напоминал ей о часах, проведенных с Артуром в Спэрроуз-Пойнт, о толпе танцующих в Эквертс-павильоне, об Этолбийском лесе, о парке... она подавила рыдание.

Однажды в точно такой же вечер Артур ехал с нею по этой дороге и жал ей руку, говоря, как она прелестна. О, Артур, Артур! А теперь Бартону предстоит снова занять прежнее место — без сомнения навсегда. Она больше не может глупо играть своей и его жизнью. Да и к чему?