Фредерик Стендаль - Аббатиса из Кастро

Елена ответила двумя строчками: не питая ни к кому ненависти, она употребит остаток своей жизни на то, чтобы постараться забыть виновника гибели ее брата.

Джулио поспешил ответить; начав с горьких жалоб на судьбу в манере, заимствованной у Платона и бывшей тогда в моде, он продолжал:

«Ты, видно, хочешь предать забвению слово божье, переданное нам священным писанием? Господь повелел: жена да покинет семью и родителей своих и да последует за мужем. Осмелишься ли ты утверждать, что ты мне не жена? Вспомни ночь накануне дня св. Петра. Когда заря занялась над вершиной Монте-Кави, ты упала передо мной на колени; я превозмог себя! Ты стала бы моей, если бы я этого захотел, ты не могла противиться любви, которую тогда чувствовала ко мне. Вдруг мне пришло в голову, что на все мои заверения о том, что я посвятил бы тебе всю свою жизнь и все, что у меня есть дорогого на свете, ты могла бы ответить, хотя ни разу этого не сделала, что все эти жертвы, не претворясь в действие, существуют лишь как плод моего воображения. Меня озарила мысль, жестокая по отношению к самому себе, но правильная по существу. Я подумал, что недаром судьба предоставляет мне случай пожертвовать для тебя наибольшим блаженством, о котором я только мог мечтать. Помнишь, ты лежала в моих объятиях, не имея сил защищаться, и твои губы не могли противиться моим. В это мгновение из монастыря Монте-Кави каким-то чудом донеслись до нашего слуха звуки утреннего благовеста. Ты сказала мне: «Принеси эту жертву святой Мадонне, покровительнице невинности». У меня самого возникла мысль об этой высшей жертве, единственной, которую я мог принести тебе. Мне показалось удивительным, что та же мысль возникла и у тебя. Признаюсь, меня растрогал отдаленный звук, и я уступил твоей просьбе. Жертва не была целиком принесена тебе одной. Мне казалось, что этим самым я поручаю наш будущий союз покровительству Мадонны. Тогда я думал, что нам будет ставить препятствия твоя знатная и богатая семья, но не ты, неверная. Если бы не вмешательство сверхъестественных сил, — каким образом мог бы долететь звук этого отдаленного благовеста до нашего слуха через верхушки деревьев огромного леса, шумящего от предрассветного ветра? Тогда, помнишь, ты упала передо мной на колени, я же встал, снял с груди крест, которого никогда не снимаю, и ты поклялась на этом кресте, который и сейчас со мной, поклялась своим вечным спасением, что, где бы ты ни находилась, что бы с тобой ни случилось, по первому моему зову ты станешь моею, как это было в момент, когда нам послышались звуки молитвы с Монте-Кави. А затем мы благочестиво дважды прочитали «Дева Мария» и «Отче наш». Так вот, во имя любви, которую ты тогда питала ко мне, или же — если верны мои опасения и ты утратила ее — во имя твоего вечного спасения я требую, чтобы ты приняла меня сегодня ночью в твоей комнате или в монастырском саду».

Итальянский автор приводит текст многих пространных писем Джулио Бранчифорте, посланных вслед за этим, но он дает только выдержки из ответов Елены де Кампиреали. С тех пор прошло двести семьдесят восемь лет, и мы так далеки от религиозных и любовных чувств того времени, что я не привожу здесь этих писем из опасения, что они покажутся слишком скучными.

Из этих писем можно заключить, что Елена в конце концов исполнила требование, содержавшееся в письме, которое мы привели здесь в сокращенном виде. Джулио нашел способ проникнуть в монастырь; как видно по одному намеку, содержащемуся в этих письмах, он переоделся в женское платье. Елена приняла его, но только у решетки окна нижнего этажа, выходящего в сад. К своему чрезвычайному огорчению, Джулио убедился, что эта девушка, раньше столь нежная и даже страстная, вела себя с ним почти как чужая; в ее обращении с ним сквозила теперь вежливость. Она допустила его в сад только потому, что чувствовала себя связанной клятвою. Свидание было кратким; через несколько минут гордость Джулио, уязвленная событиями последних двух недель, взяла верх над его глубокой скорбью. «Я вижу перед собой, — подумал он, — лишь тень той Елены, которая в Альбано поклялась быть моей навеки».

Главной заботой Джулио было скрыть слезы, которые обильно текли по его лицу в ответ на вежливые фразы Елены. Когда она кончила говорить, объяснив происшедшую в ней столь естественную, по ее словам, перемену смертью брата, Джулио заговорил медленно, отчеканивая слова:

— Вы не сдержали вашей клятвы, вы не принимаете меня в саду и не стоите передо мною на коленях, как было тогда, когда мы услышали доносившийся с Монте-Кави вечерний благовест. Забудьте вашу клятву, если можете; что касается меня, я ничего не забываю. Да хранит вас господь!