Федор Крюков - Казачка. (Из станичного быта)

И она повторила прежний вопрос.

Он опять взглянул не без смущения на ее красивое, несколько загорелое лицо. Карие глаза ее глядели на него весело и наивно.

— Об этом я ничего не могу сказать: не знаю, — уклончиво ответил он, — только, кажется, он не из таких, чтобы…

Веселый взгляд ее карих глаз перешел в недоверчиво-насмешливый и тонко-лукавый. «Знаю я вашего брата!» — как будто говорила она, хитро улыбнувшись.

— Да ты правду говори! — с деланной строгостью воскликнула Наталья.

— Я правду и говорю…

— Ну, а из себя как он стал: худой? гладкий?

— Да ничего себе, молодцом!

— Кормят их хорошо? Как их жизнь-то там протекает? Ты мне все расскажи!

— Все, что знаю, расскажу, — покорно отвечал засыпанный этими быстрыми вопросами студент. — Я у него раз ночевал в казармах, видел, как они там живут… ничего, не скучно. И он ко мне приходил с товарищами. Играли песни, вспоминали про вас, пиво пили…

Он остановился, придумывая, что бы еще сказать Наталье об ее муже. Все это, почти в одних и тех выражениях, он говорил уже несколько раз другим односумкам, и все они глядели на него так же вот, как и она, не сводя глаз, с жадным любопытством, и слушали эти общие, почти ничего не говорящие фразы с величайшим интересом.

— Не хворает он там? — помогла она ему вопросом, видя его затруднение.

— Говорю — здоров. Отчего же там хворать?

— А вот вы-то какой худой стали… — заметила она со вздохом сожаления. — Прежде покрасней были, полноликие… Он ничего не сказал на это.

— Ну, а мне ничего Петро не наказывал? не говорил? — понижая голос, с какою-то таинственностью, тихо и осторожно спросила Наталья.

Студент несколько замялся, задумался и не тотчас ответил. После некоторого колебания, посматривая в сторону и избегая ее пытливого взгляда, он нерешительно заговорил:

— Особенно, как будто, ничего… Только, — буду уж говорить откровенно (он начал нервно пощипывать чуть пробивший пушок своей бородки), — толковал он о каком-то неприятном письме, о каких-то слухах… Даже плакал один раз — пьяный. Одним словом, просил меня разузнать тут как-нибудь стороной… об тебе, собственно…

Он окончательно смутился, спутался, покраснел и замолчал…

— Я так и знала, — заговорила она спокойно и равнодушно. — Напрасно он только собирает эти глупости!.. Писала ведь я ему, чтобы плюнул в глаза тому человеку, кто набрехал про все про это! Знаю ведь я, от кого это ползет, и письмо знаю, кто писал… Говорить противно даже про такую низкость, а он верит…

Лицо ее приняло строгое, молчаливо суровое выражение. Гордая печаль придала ему особенную красоту грусти, и студент украдкой долго любовался ею.

— Я тоже его разубеждал, — начал он, оправляясь от своего смущения, — и он сам почти не верит… Но иной раз сомнения мучат, червяк какой-то гложет, особенно когда подвыпьет.

— Глупость все это одна! — сердито нахмурившись, заговорила она. — Так и напиши ему мои слова. Он писал мне в письме, уграживал… Да я и не побоюсь — он сам знает, что я не из таких, чтобы испужаться. А захочу сделать чего, сделаю и скажу прямо… Не побоюсь!

Она сделала рукой красивый, решительный жест и сердито отвернулась. Ее молодому собеседнику все в ней казалось необыкновенно красивым, оригинальным и привлекательным; он тайком любовался ею и глядел на нее, хотя больше украдкой, с несколько робким, но жадным любопытством молодости. Что-то смелое, решительное, вызывающее было в ее сверкнувших на минуту глазах… Она сама, видимо, сознавала свою красоту, и быстрый взгляд ее карих, блестящих глаз, который она исподлобья кинула на студента, самодовольно и хитро улыбнулся…

Они долго молчали. В окна смотрели уже первые сумерки, голубое небо начало бледнеть; отблеск зари заиграл на краях длинной одинокой тучки алыми, лиловыми и золотистыми цветами; с улицы доносились смешанные, оживленные звуки весеннего вечера.

— Ну, прощай, односум, — сказала Наталья, вставая (она говорила студенту сначала «вы», а потом перешла незаметно на «ты»). Извиняй, если надоела. А все-таки еще повижу тебя, порасспрошу кой об чем. Благодарю!

— Ну за что, — сказал студент. — Я бы и сейчас рассказал побольше, да не припомню: как-то все перепуталось, смешалось… Столько нового перед глазами, оглядеться не успел… Заходи как-нибудь, поговорим. Я буду очень рад.

— Я и других односумок приведу…

— Пожалуйста! Я буду рад.

— Мы все как-то стесняемся тебя, — улыбаясь и показывая свои ровные белые зубы, сказала она, — ты ученый, а мы простые, Бог знает, как заговорить… Либо чем не потрафишь… Ведь мы все спроста…