Ясунари Кавабата - Снежная страна

Воробьишки вьют гнездо

На вершине, наверху…

А кузнечики в лесу

Тараторят – тра-та-та…

На могилку я хожу.

Я хожу, хожу к дружку…

Йоко пела детскую песенку для игры в мяч, да так по-ребячьи оживленно, такой веселой скороговоркой, что Симамура даже подумал, не во сне ли ему приснилась другая Йоко, недавно приходившая к нему в номер.

Йоко вышла из купальни, все время болтая с девочкой, а когда они ушли, ее голос, казалось, продолжал наполнять все вокруг, как звук флейты. Симамура почему-то заинтересовался сямисэном в павлониевом футляре, стоявшем на темном сверкающем полу около парадной двери на фоне по-осеннему тихой полночи. Он подошел, чтобы прочесть на футляре имя владельца, и в этот момент с той стороны, откуда доносился шум посуды, появилась Комако.

– Что это ты разглядываешь?..

– Она ночевать, что ли, осталась?

– Кто?.. А-а… Чудак, думаешь, легко каждый день таскать такую тяжесть? Иногда инструменты по нескольку дней здесь остаются, а гейши ночуют дома.

Комако рассмеялась и, тяжело задышав, прикрыла глаза. Пошатнулась, наступила на подол кимоно, прислонилась к Симамуре.

– Проводи меня домой.

– А зачем тебе идти домой?

– Нет, нет, надо идти. После банкета все отправились продолжать веселье в тесной компании, одна я отказалась. Не хочу с местными… Хорошо еще, что у меня было второе приглашение здесь же, в гостинице. Но если подруги зайдут за мной домой по пути в купальню, а меня не окажется, это уж будет слишком.

Комако была пьяна, но твердо шла по крутому склону.

– Ты что, девчонку-то до слез довел?

– Между прочим, она действительно производит впечатление немножко ненормальной.

– А тебе доставляет удовольствие всех с этой точки зрения рассматривать?

– Да это же ты ей сказала, что она сойдет с ума! Она и заплакала, вспомнив об этом, от обиды, наверно.

– А, тогда другое дело.

– Но знаешь, минут через десять она вовсю распевала в купальне. Голос такой красивый…

– Это у нее привычка – петь в купальне.

– Совершенно серьезно просила меня о тебе заботиться.

– Вот дурочка-то! Но ты мог бы и не распространяться сейчас об этом.

– Не распространяться? Я-то что… А вот ты, как только о ней зайдет речь, злиться начинаешь, не знаю уж почему.

– Ты что, хочешь эту девчонку?

– Ну вот видишь, сразу начинаешь говорить ерунду.

– Я не шучу. Смотрю на нее, и кажется мне, что в будущем станет она для меня тяжким бременем. Не знаю почему, но так мне кажется. Тебе бы тоже, наверно, казалось, если бы ты любил ее и наблюдал за ней. – Комако, положив руки Симамуре на плечи, повисла на нем и вдруг резко покачала головой. – Нет, нет! Может быть, она все-таки не сойдет с ума, если попадет в руки такому, как ты. Может, ты избавишь меня от моего груза?

– Да будет тебе!

– Небось ты думаешь, что я напилась и несу вздор? А я серьезно. Мне бы знать, что девчонка рядом с тобой и ты ее любишь… Я бы тогда со спокойной душой пустилась в разгул, и мне было бы хорошо, словно в мертвой тишине…

– Но послушай!..

– Да ну тебя!..

Комако бросилась от него бежать. С разгону стукнулась о ставни на галерее какого-то дома. Но оказалось, что это и есть ее дом.

– Закрыли, думали, не придешь.

Навалившись всем телом, Комако открыла совершенно иссохшую, скрипучую дверь и шепнула:

– Зайдем ко мне!

– В такой час!

– Да спят же все!

Но Симамура колебался.

– Ну, не хочешь, тогда давай я тебя провожу.

– Хорошо…

– Впрочем, нет… Ты ведь еще не видел мою новую комнату.

Они вошли через черный ход, и Симамура сразу увидел всех обитателей дома, разметавшихся во сне. В тускло-желтом свете на матрацах из той же грубой бумажной материи, что и горные хакама, старых, выцветших, спали – каждый в своей позе – хозяин, хозяйка и человек пять-шесть детей. Старшей дочери на вид было лет семнадцать-восемнадцать. От всего здесь веяло бедностью, могучей по силе своей безотрадности.

Теплое дыхание спящих, казалось, отбрасывало Симамуру назад, и он непроизвольно сделал шаг к двери, но Комако уже с треском ее захлопнула и, без всякого стеснения топая по дощатому полу, направилась к себе. Симамура прокрался за ней, чуть ли не наступая на изголовье постелей. Сердце у него екнуло от предстоящего сомнительного удовольствия.

– Подожди тут, я свет наверху зажгу.

– Да не надо…

Симамура стал подниматься по совершенно темной лестнице. Оглянулся. Внизу, в глубине, где-то за безмятежно спящими людьми, виднелось помещение лавки.