Асатаро Миямори - Подвиги самураев. Истории о легендарных японских воинах

– Я конечно же сильно отощал, как ваша светлость совершенно справедливо заметил, – полез он на рожон со всей своей прямотой, – но моя сила никуда от меня не делась. Так уж повелось, что самурай должен быть сильнее своего хозяина. Мои мышцы укрепились на многочисленных полях сражений и в товарищеских состязаниях. Теперь они напоминают канаты. Извините меня, но со мной не справятся даже пять – нет, десять – мужчин вашего веса, если вы их выставите против меня одновременно.

– Неисправимый хвастун! Ты все еще хвастаешься своей силой! Ну, если ты настолько уверен в себе, тогда тебе придется побороться со мной снова.

– С удовольствием, ваша светлость! – согласился наш неустрашимый самурай.

– Готовься!

– Я готов, ваша светлость.

С этими словами оба поднялись на ноги и изготовились к поединку. Гондзаемону оставалось только поражаться их безрассудной страсти. На протяжении многих лет Удзисато сожалел о поступке, стоившем ему верного слуги. На протяжении тех же самых лет Гонсиро скитался неприкаянным ронином без крова и часто голодным. Сюзерен и вассал наконец-то соединились, и все шло прекрасно, когда вдруг ради грошовой амбиции счастливый расклад повисал на волоске, и возникала опасность вечного разлада. Он попытался было их урезонить, но никто его слушать не стал. Ему оставалось только знаками пытаться убедить Гонсиро поддаться своему господину; и Гонсиро, с его запоздалым осознанием своего опрометчивого поступка, ответил ему тоже жестом: «Так я и сделаю».

Довольный тем, что ему удалось предотвратить катастрофу, каро предложил свои услуги в качестве секунданта и встал с открытым веером в руке. После предварительных прощупываний друг друга соперники схватились в поединке всерьез. Гонсиро откровенно собирался было поддаться своему господину, чтобы тот почувствовал удовлетворение от победы. «Но, – думал он, – если я позволю себе слишком подыгрывать господину, и он без труда меня повалит, ему все это покажется подозрительным; кроме того, я не должен создать у него впечатление, будто стал таким слабаком, каким кажусь ему на первый взгляд». Воодушевляясь ходом состязания, он стал думать несколько иначе: «Если я дам ему меня побить, располагая при этом силой для победы, каким же презренным существом меня следует считать за то, что я продамся ради теплого места и достойного содержания. Ничто не позорит самурая больше, чем приспособленчество. Человек живет всего лишь отмеренный ему срок, а доброе его имя остается жить в веках. Доброе имя выше всех материальных благ. Я не могу притвориться побежденным. Придется мне приложить все усилия любой ценой, и будь что будет: брошу оземь своего господина снова».

Приняв окончательное решение, он напряг ноги, выгнул спину, с громким криком поднял своего противника на плечи и швырнул его на третью циновку от себя точно так же, как в тот памятный для всех день.

Наш добровольный секундант, ничуть не сомневавшийся, что Гонсиро последовал доброму совету и что швырнули именно его, выбежал вперед, восклицая:

– Прекрасно исполнено, мой господин! Лучшего броска я никогда не видел!

Сказать что-то еще он не успел, так как обнаружил свою ошибку. А обнаружил он то, что Гонсиро снова одержал победу, а их господин таким же манером в очередной раз потерпел унизительное поражение. Как было все это вынести?! Снова тот же самый результат!

Теперь, когда его возбуждение несколько прошло, Гонсиро почувствовал стыд и ужас от всего им содеянного.

Удзисато поднялся без посторонней помощи и, топнув ногой, как будто прогоняя гнев, проследовал прочь во внутренние покои.

– Какой же я глупец, что повторил свою ошибку снова! – кричал Гонсиро в отчаянии. – Наперекор вашему совету, вразрез с собственным намерением, я поддался собственному тщеславию и, позабыв обо всем на свете, позволил себе нанести своему господину непростительное оскорбление во второй раз. Я выпущу себе кишки, и прошу вас оказать мне честь: станьте свидетелем моего самоубийства!

Прокричав все это, наш несчастный герой поднял короткий меч, отложенный в сторону перед схваткой, и уже было собрался вонзить его себе в живот, когда раздвижная дверь торопливо распахнулась, и вбежал Удзисато, успевший схватить его за руку.

– Остановись, остановись, Гонсиро, – приказал он, – что ты всегда так торопишься! Я тебя ни в чем не виню. Тобой двигал истинный дух самурая. Тот самый дух, отвергающий хотения, голод и тряпки, питающий презрение к подхалимажу ради выгоды. Мой храбрый приятель, за это я тебя и ценю! Ведь могло же так случиться, что трудности последних трех лет повлияли на твою натуру. Вдруг ты теперь готов поступиться собственной честью ради благосклонности сильных мира сего и суетного благополучия? Поэтому я снова разыграл опьянение и хвастливый характер, что еще раз я бросил тебе вызов на поединок и таким манером проверял тебя, что называется, на вшивость по большому счету. Ты достойно выдержал испытание. Даже за такую высокую цену ты счел ниже своего достоинства игру в поддавки. Ты являешь безусловный образец всего того, что должен представлять собой самурай! В знак признания твоей безупречной службы моим интересам во время штурма замка Ганусяку назначаю тебя комендантом крепости Таге с содержанием в размере 10 тысяч коку. В качестве награды за победу надо мной в условиях всех искушений поддаться мне вручаю тебе дополнительное содержание в размере тысячи коку; а в знак признания моего поражения от твоей руки три года назад добавляю еще тысячу коку. Получи предписание о твоем назначении на должность.