Джером Джером - О вреде чужих советов

В Чэшеме был базарный день; полагаю, что такого оживленного базара там еще не бывало. Мы пронеслись через город со скоростью не меньше тридцати миль в час. Никогда я не видел Чэшем таким многолюдным — обычно это просто сонная дыра. Когда мы отъехали с милю от города, появился дилижанс из Хай-Уэйкомба. Я отнесся к этому спокойно, потому что дошел до такого состояния, когда любые последствия уже не страшны, — меня только разбирало любопытство. Шагах в десяти от дилижанса пони круто остановился, и я слетел о сиденья на дно двуколки. Подняться я не мог, потому что сиденье опрокинулось на меня. Мне было видно только небо, а иногда — голова пони, когда он становился на дыбы. Но зато мне было слышно, что говорил кучер дилижанса, — по-видимому, у него тоже вышла какая-то неприятность.

«Уберите с дороги этот чертов цирк!» — вопил он.

Если б он был хоть чуточку сообразительнее, он бы понял, что я совершенно беспомощен. Я слышал, как его лошади так и рвались вперед; это с ними бывает: увидят, как одна сходит с ума, и сами тоже начинают беситься.

«Отведите лошадь домой, пусть она там пляшет под шарманку, сколько ей угодно!» — закричал кондуктор.

Затем с какой-то старухой в дилижансе случилась истерика, и она стала хохотать, завывая, как гиена. Пони опять испугался и пустился вскачь; насколько я мог судить по облакам, мы промчались галопом еще мили четыре. Потом он решил перескочить через какие-то ворота, а так как ему, видимо, показалось, что двуколка ему мешает, он стал лягаться и разносить ее в куски. Я бы никогда не поверил, что двуколку можно разнести на столько частей, если б не видел это собственными глазами. Когда пони разделался со всем, кроме половины колеса и одного крыла, он опять понес. А я остался позади, вместе со всеми другими обломками, довольный, что могу наконец немножко передохнуть. К вечеру он вернулся, и я с удовольствием продал его на следующей неделе за пять фунтов; починка моего имущества обошлась мне еще фунтов в десять.

Меня до сих пор дразнят этим пони, а в нашем обществе трезвости обо мне прочли лекцию. Вот что получается, когда следуешь чужим советам.

Я выразил ему сочувствие. Ведь я сам пострадал от советов. У меня есть приятель — деловой человек, с которым я изредка встречаюсь. Он, кажется, ни о чем так пылко не мечтает, как помочь мне нажить состояние. — Как-то на днях посреди Треднидль-стрит он ухватил меня за пуговицу. «Вот кого я хотел видеть, — говорит он. — У нас сколачивается небольшой синдикат». Он вечно «сколачивает» небольшой синдикат, и за каждые сто фунтов, которые вы в него вложите, вы должны потом получить тысячу. Если б я вносил свой пай во все его небольшие синдикаты, у меня сейчас было бы состояние, по-видимому, не менее чем в два с половиной миллиона фунтов. Но я не вношу свой пай во все его небольшие синдикаты. Один раз, правда, я внес, много лет назад, когда был помоложе. Я до сих пор состою в этом синдикате; мой приятель твердо уверен, что этот пай позднее принесет мне тысячи. Но так как мне приходится туговато с наличными деньгами, я охотно передам свои акции любому достойному человеку, разумеется со скидкой, но за наличный расчет. Другой мой приятель знает человека, который «в курсе» всего, что касается скачек. Вероятно, у большинства людей есть подобный знакомый. Он обычно очень популярен перед скачками и весьма непопулярен сразу после них. Третий мой благодетель — энтузиаст диетического питания. Однажды он принес какой-то пакетик и сунул мне его в руку, с видом человека, который избавляет вас от всех неприятностей.

«Что это?» — спросил я.

«Разверни и посмотри», — ответил он тоном доброй феи из рождественского спектакля для детей.

Я развернул пакет и посмотрел, но так ничего и не понял.

«Это чай», — объяснил мой приятель.

«А-а! — ответил я. — А я было подумал, что это — нюхательный табак».

«Это, собственно, не чай, — продолжал он, — это нечто вроде чая. Выпьешь чашку — только чашку, и никогда больше не захочешь пить какой-либо другой чай».

Он сказал правду — я выпил только чашку. Выпив ее, я почувствовал, что мне не хочется пить никакого чая. Я почувствовал, что мне вообще ничего не хочется, кроме возможности тихо и незаметно умереть. Приятель навестил меня через неделю.

«Помнишь чай, который я дал тебе?» — спросил он.

«Еще бы! У меня до сих пор остался его вкус во рту».

«Тебе не было плохо после него?»

«Тогда мне действительно было не по себе, но теперь уже все прошло».