Джером Джером - Томми и К°

— Я вовсе в него не влюблена!

— В мужчину, о котором ты практически ничего не знаешь!

— Не влюблена я в него!

— Откуда он взялся? Кто он такой?

— Я не знаю, мне это безразлично, Ко мне это не имеет никакого отношения.

— Только потому, что у него нежный взгляд, вкрадчивый голос, а в манерах сквозит нежность и преданность. Ты что, полагаешь, это все предназначено только для тебя? Я считала тебя умнее.

— Говорю же тебе, я в него нисколечко не влюблена! Просто он сейчас на мели, и мне его жалко, вот и все.

— А если он на мели, как ты думаешь, кто в этом виноват?

— Какая разница кто! Мы все не ангелы. Он пытается встать на ноги, и я его за это уважаю. Разве не наш долг в этой жизни быть добрыми и милосердными к ближнему?

— Ну что ж, я скажу тебе, что будет с твоей стороны милосердным по отношению к нему: дай ему понять, что он зря теряет время. С его способностями, при том, что он уже освоился с делом, он мог бы работать в редакции какого-нибудь крупного журнала, что приносило бы ему хороший доход. Скажи ему об этом вежливо, но твердо. Настаивай на том, чтоб он ушел. Вот это и будет истинным проявлением доброго к нему отношения, а заодно, я думаю, дорогая, и к себе самой.

Томми приняла и оценила этот здоровый и доброжелательный совет Джейн, и на следующее утро воспользовалась первейшей возможностью, чтобы пустить его в ход. И все бы произошло так, как было задумано, если бы Дик Дэнверс, как предполагала Томми, сидел спокойно и слушал. Однако этого не случилось.

— Но я вовсе не хочу уходить! — сказал Дик.

— И все же следовало бы. Оставаясь здесь с нами, вы только навредите себе.

Он встал, подошел к тому месту, где стояла Томми, и, поставив ногу на решетку камина, уставился на огонь. Подобное поведение смутило Томми. Если бы он продолжал сидеть там, в дальнем углу комнаты, она бы чувствовала себя помощником редактора, дающим сотруднику совет, направленный на его же благо. Теперь же, стоило ей поднять глаза, она встречала его взгляд, с болью в душе сознавая, что утрачивает свою значительность и превращается в маленькую, дрожащую женщину.

— Мне ничего больше в жизни не надо, только бы быть рядом с вами! — сказал Дик Дэнверс.

— Ах, прошу вас, сядьте, пожалуйста! — велела Томми Дику. — Когда вы сидите, мне удобней с вами разговаривать.

Однако в тот день Дик делал все наоборот. Вместо того чтобы сесть, он взял ее руки в свои и долго их не отпускал. И здравый смысл вместе с волей покинули Томми, сделав ее беспомощной.

— Позвольте мне быть с вами всегда! — с мольбой сказал он. — Я словно из тьмы вышел к свету. Вы так много сделали для меня. Неужто вы откажетесь от этого? Неужто вы мне не верите? Моя любовь к вам — не жаркая страсть, которая может пройти. Моя любовь возникла из всего, что есть хорошего во мне, что есть во мне цельного, и вся эта радость и сила всецело принадлежат вам.

Дик выпустил ее руки и отвернулся.

— Другая же часть моего существа, изобличающая подлеца, теперь мертва, мертва и похоронена. Я не понимал, что я подлец, я считал себя приличным человеком, пока наконец однажды не прозрел. И то, что я увидел, вселило в меня ужас, и я бежал, чтоб этого не видеть. Я сказал себе, что начну жить сначала, в другой стране, где нет уз, связывающих меня с прошлым. Возможно, вначале я обрекал себя на нищету и лишения. Я был готов на это. Я считал, что невзгоды закалят меня. Что мне предстоит интересная, живая жизнь. Что ж, результат несложно угадать. Конец мечтам при столкновении с безжалостной действительностью, душевные терзания. В самом деле, разве я хуже других? Почему я должен побираться, когда другие сыты и веселы? Я исходил ваш город вдоль и поперек, истоптав башмаки. Мне пришлось бы распроститься со своим донкихотством, вернуться туда, где жизнь, постыдная для меня, с радостью приняла бы меня, как долгожданного блудного сына. И так бы оно и было, если бы я однажды случайно не прошел мимо ваших окон и не услыхал, как вы играли на фортепьяно.

В конечном счете, подумалось Томми, Билли оказался прав, пианино сделало свое дело.

— Было так невероятно услышать звуки фортепьяно посреди Крейн-Корт, что я невольно кинул взгляд на дом, откуда доносилась игра. Прочел на двери название журнала. «Это мой последний шанс, — сказал я себе. — Сейчас все решится!»

Дик подошел к Томми. Она стояла, не двигаясь.

— Я не боюсь рассказывать вам все это. Вы такая великодушная, такая человечная. Вы сможете понять, сможете простить. Теперь та жизнь ушла в прошлое. Любовь к вам не может быть совместима с пороком. Неужто вы не верите мне?