Франсиско Веладо - Кокосовое молоко

— Въезжайте, въезжайте, кабальеро! — увидев меня, громко восклицает сеньора Томаса. — Девочки, это дон Федерико! Идите, встречайте его. — И тут же, обратившись к кучке крестьян — А ну-ка, пусть кто-нибудь привяжет мула!

Слова приветствия, рукопожатия.

В усадьбе сеньоры Томасы есть домик с четырьмя террасами. Это резиденция семьи. Еще два строения отведены под кухню и кладовую. Огромное бальзамное дерево своими высоко распростертыми ветвями накрывает чуть ли не весь двор.

Начинают собираться приглашенные. Многие приехали издалека. Это молодые люди, которые работают в соседних усадьбах, благонравные и трудолюбивые. Красивые девушки, которым хочется повеселиться со своими женихами. И даже старушки — любезные, но недоверчивые мамаши, не спускающие глаз со своих дочерей.

В доме виднеется какое-то подобие алтаря. Он возвышается на столике, сплошь покрытом полевыми цветами.

Я подхожу к алтарю в сопровождении сеньоры Томасы и ее дочерей, принимаю грустный вид — как того требуют обстоятельства — и пытаюсь разглядеть, кто лежит в груде цветов молочая и синих колокольчиков.

— Не понимаю.

— Чего?

— Кто же этот…

— Покойник?

— Да…

Общий взрыв смеха. Я молча, с удивлением смотрю на всех. По-видимому, у меня дурацкий вид.

— Ах, дорогой сосед! Здесь ни один христианин не умирал. Нет, здесь никто не отдал богу душу. Это велорио у гроба… кота Хасмина.

— Карамба! Вот бедняжка! Отчего же он умер?

— От удара поленом. Это мы его убили: нам захотелось устроить велорио сегодня, в день обманов.

Это сказала мне Лупе, старшая дочка моей соседки. С Лупе нужно быть начеку, ведь она такая красавица! Маленькая, лицо смуглое, как персик, покрытое чудесным пушком, а формы такие, как будто в некоторых местах Лупе спрятала маленькие тыковки — ее фигурка буквально может свести с ума. А где, черт возьми, она раздобыла себе такие прекрасные черные глаза с длинными ресницами и ротик, украшенный такими ровными жемчужными зубками? Нет, хватит, больше ничего не знаю. Поговорим о чем-нибудь другом.

— Ну что, и вас обманули, дон Федерико!

— Да. И мы его уводим! — восклицают две хорошенькие смуглянки — Леонор и Трини, сестры Лупе. Может, они и не такие красивые, как их старшая сестра, но необыкновенно милые и любезные. Когда я слушаю нежные трели этих диких птичек, я нахожу городскую жизнь грубой и искусственной.

Танцы уже начались.

Во дворе под бальзамным деревом двигаются взад и вперед танцующие пары в такт гитарам и аккордеону. Это мазурка. Она давно забыта, и, наверное, дон Педро Альварадо привез ее с собою в чемодане.

Думая об этом, я стараюсь припомнить, где я слышал эту мелодию в последний раз. Где же? Где?

— Что вы здесь примерзли, что ли? Пойдемте танцевать со мной, — говорит Лупе и берет меня под руку.

Гордый, я с удовольствием даю ей увлечь себя. И танцую, хотя сознаю, что уподобляюсь ястребу в стае голубок. После нескольких туров я действительно слышу, как в группе мужчин вполголоса злословят. Это обо мне. Кое-что я расслышал.

— Старики забирают самых лучших девушек.

Мою радость как рукой сняло. Как… я старик?.. Ах, злодей! Ну, попадись ты мне в другом месте, разбойник! Инстинктивно я нащупываю в кармане револьвер. За подобную любезность надо платить той же монетой. Страх делает человека смелым. И после нескольких па, необходимых для того, чтобы не выдать себя, я говорю своей даме:

— Пойдем, Лупе, сядем. Мне хочется выкурить сигару из тех, что ты делаешь…

— Хорошо. Вы побудьте с моей наной [7] Нана — разг. «мама». . Видите, вон она зовет вас. Принести вам стопочку «Молока тигрицы»?

— Да, дурнушка, все, что тебе захочется…

И вот я уже под покровительством сеньоры Томасы, которая ведет со мной приятнейший разговор. Ну и хитра же эта старушка! В присутствии дочерей она говорит, как Геродот, а когда они ее не слышат, превосходит самого Аретино.

Мы беседуем. Я, конечно, склонен говорить о сельских новостях, она же, наоборот, только о том, что происходит в Сан-Сальвадоре.

— Ваше здоровье, дон Феде!

— Ваше здоровье, мама Томаса!

Пение незнакомой птицы, давно привлекшее мое внимание, теперь слышится ближе.

— Сеньора Томаса, скажите, что это за птичка поет время от времени?

— Ах, как хорошо! Словно горный ручеек. Похоже на уроплан, а?

— Нет, нана, — объясняет Лупе. — То, о чем говорит дон Федерико, это пенье сигуамонты.

— Сигуа… как?

— Сигуамонты. Не прикидывайтесь простачком.