Борис Житков - Виктор Вавич

— Позвольте, позвольте, дорогой мой Виктор Викентьич, — если не ошибаюсь.

— Всеволодыч, — поправила Груня.

Смотритель ткнул Груню глазом. Груня потупилась и налила приставу из графинчика.

— Позвольте, дорогой мой, — говорил пристав, — вот вы военный. Я, знаете ли, сам был военным. Вы говорите — родину защищать…

Виктор ничего еще не говорил, но растерянно кивнул пристану.

— Так извините, — пристав опрокинул рюмку и ткнул вилкой в грибки, — извините. А полиция, что делает полиция? Что, по-вашему, делает полиция? — Пристав бросил салфетку, уперся в колени.

Виктор мигал, глядя в глаза приставу.

— Полиция всегда на посту! Полиция всегда в деле. Полиция беспрерывно в бою. Извольте — я! — Пристав встал, указывая рукой на грудь. — Вот сию минуту. Крик на улице, — и я там. — И он округло показал в окно. — Не рассуждая, не спрашивая. А когда вы воевали последний раз? — Пристав сощурился и повернул ухо к Вавичу.

Вавич беззвучно шевелил губами.

— Четверть века тому назад-с! — Пристав снова сел, громыхнул стулом. Груня долила рюмку.

Пристав пил и краснел, краснел лицом и затылком. Крутой бритый подбородок блестел от пота, как лакированный.

— Спокойно ночью спите, бай-бай? Почему? Спустили шторы и баста? А вот не видно вам за окном, — он покивал большим пальцем себе за плечо, — там, на мостовой! в трескучий морроз, да-с! — стоит там городовой. Да, да, которого вы фараоном дразните, — пристав зло ковырнул Вавича глазами, — стоит всю ночь, борода к башлыку примерзла! А зашел этот городовой и тяпнул рюмку у стойки, — все орут — взятка. А ну, тронь вас кто в темной улице — так уж орете благим матом: городовой! Яблоко на базаре стянут — городовой! Лошадь упала — городовой! Чего ж это вы не кричите: фараон! — позвольте спросить?

Пристав уставился на Вавича, насупил брови. Вавич краснел.

— Я вас спрашиваю, почему ж вы не кричите?

Смотритель тоже глядел на Виктора, запрокинув голову. Твердо смотрел, как на подсудимого. Груня поспела с графином на выручку, тайком глянула на Виктора.

— Да, конечно, есть, что не сознают… — заговорил нетвердо Виктор и зажег дымившуюся папиросу.

— Не сознают? А орут — взятка, взятка! — Пристав встал. — Кто кричит-то? — Пристав так сощурился, что Виктору стало жутко. — Студенты? А вышел в инженеры ваш студент и рванул с подрядчика, что небу жарко. Разоряли подрядчиков вдрызг, — орал пристав. — А землемеры? Что? Так, по ошибке, целины прирезывали, да? Бросьте! А в Государственном совете? — хрипло тужился пристав. Смотритель дернулся на стуле. — Да, да! — кричал пристав уж на смотрителя. — При проведении дорог: города, го-ро-да целые обходили! Губернии! А если городовой замерз на посту… Это хорошо рассуждать в теплых креслах. Получается: свинья под дубом, да. Вот вы снимите-ка на один день полицию. Что день: на час. И посмотрите-ка, что выйдет… Взвоете-с!

Все молча смотрели в пол. Пристав сел.

— По-моему, — сказала вдруг Груня, — кто не любит полиции…

— Воры, воры, — смею вас уверить, воры больше всего не любят, — перебил пристав. Груня пододвинула икру.

— Ведь, извольте видеть, — весело заговорил пристав, намазывая икру, — ведь чем общество образованней, я сказал бы выше, тем оно больше уважает блюстителя законного порядка. В Англии возьмите: полисмен — первый человек. А тамошний околоточный, квартальный обыкновенный — в лучшем обществе. И оклад, конечно, приличный: фунтами.

— Фунтами? — удивился Сорокин.

Пристав вспотел, волосы бобриком теперь слиплись и острыми рожками стояли на темени. За окнами задыхалась ночь. Копилась гроза. Все чуяли, как за спиной стоит черная тишина.

Груня молча собирала расстроенные, расковыренные закуски. Смотритель утирал лоб платком с синей каемкой.

Вавич все еще с опаской взглядывал на пристава.

Груня принесла из кухни длинное блюдо с заливным судаком.

— Кушайте, — шепотом сказал смотритель и кивнул на судака. Но все недвижно сидели, рассеянно думали.

И вдруг дальний раскат бойко прокатил по небу.

Все встрепенулись — будто подкатил к воротам, кого ждали, веселый и радостный.

— Спаси и помилуй, — перекрестился смотритель, но перекрестился весело.

— Ну-с, за преданную порядку молодежь, — сказал пристав и, переняв графин из Груниных рук, сам налил Вавичу. — Приветный подарок.

Вавич улыбался. Груня счастливо глядела на Виктора.

— Приступаем, приступаем, — командовал смотритель и махал пятерней в воздухе.