Рабиндранат Тагор - Гóра

— Я думал, — продолжал Кришнодоял, — что мне никогда не придется говорить тебе об этом и что все так и будет продолжаться. Но теперь я вижу, что это невозможно — ведь нельзя же, чтобы ты принимал участие в погребальном обряде, когда я умру.

По-видимому, самая мысль о такой возможности приводила Кришнодояла в ужас.

Гора почувствовал, что он больше не может терпеть, что ему нужно немедленно знать, в чем же, наконец, дело. Он вопросительно посмотрел на Анондомойи и сказал:

— Расскажи, ма, что все это значит? Разве я не имею права принимать участие в погребальном обряде?

До сих пор Анондомойи сидела понурившись и словно оцепенев, но, услышав вопрос Горы, она подняла голову и твердо посмотрела ему в глаза.

— Нет, родной, не имеешь.

— Я, значит, не его сын? — спросил Гора, вздрогнув от неожиданности.

— Нет, — ответила Анондомойи.

И тогда неотвратимо последовал второй вопрос:

— Ма, так и ты мне не родная мать?

У Анондомойи разрывалось сердце, но она ответила бесстрастным, недрогнувшим голосом:

— Гора, родной. Ты мое единственное дитя. Я бездетная женщина. Но если бы я выносила тебя, ты не мог бы мне быть дороже.

Гора снова перевел взгляд на Кришнодояла.

— Откуда же вы тогда меня взяли?

— Это было во время восстания, — начал Кришнодоял. — Когда мы жили в Итаве. Твоя мать, боясь попасть в руки сипаев, прибежала ночью к нам в дом, мы ее приютили. Твой отец погиб в сражении накануне. Его звали…

— Не к чему называть имя! — закричал Гора. — Я не хочу знать его имени!

Кришнодоял смолк, удивленный вспышкой Горы. Немного погодя он добавил:

— Он был ирландцем. Твоя мать умерла в ту самую ночь, когда ты появился на свет. С тех пор ты воспитывался в нашей семье.

В одно мгновение вся жизнь Горы обратилась каким-то странным сном. Основа, на которой покоилось его существование с самого детства, вдруг рассыпалась в прах, и он больше не понимал, где он и кто он. То, что он считал своим прошлым, утратило реальность, светлое же будущее, которого он так долго, с таким нетерпением ждал, — исчезло без следа. Он показался себе капелькой росы на листе лотоса, которая появляется на миг, чтобы снова уйти в небытие.

У него нет ни матери, ни отца! Нет ни рода, ни племени! Нет даже бога! Куда ни повернись, везде одно сплошное «нет»! За что же ухватиться? За какую взяться работу? С чего начинать строить жизнь заново? К чему стремиться? Где взять, как накопить материалы для новой постройки? Заблудившись в этой враждебной пустоте, Гора молчал. И такое выражение было на его лице, что и окружающие не могли больше проронить ни слова.

В это время с домашним доктором-бенгальцем явился врач-англичанин. Он посмотрел на Гору с неменьшим интересом, чем на больного. И про себя удивился, что это за странный человек такой, потому что на лбу Горы так и остался священный знак, сделанный глиной из Ганги, и одет он все еще был в шелковое одеяние, в которое его обрядили после омовения. Рубашки на нем не было, и из-под накинутой на плечи ткани виднелось мощное тело.

Раньше при виде англичанина Гора непременно почувствовал бы невольную неприязнь, сегодня же он с интересом разглядывал доктора, пока тот осматривал больного.

«Значит, получается, что этот человек здесь мне ближе всех?» — спрашивал он себя снова и снова.

Закончив осмотр и опросив больного, доктор сказал:

— Ну что ж, никаких угрожающих симптомов я пока что не вижу. Пульс не внушает опасений, органических отклонений тоже не наблюдается. При известной осторожности можно рассчитывать, что припадок не повторится.

Когда доктор попрощался и ушел, Гора, не говоря ни слова, поднялся и направился к двери, но в этот момент вбежала Анондомойи, которая перед приходом доктора вышла в соседнюю комнату.

— Гора, родной, не сердись на меня, не разбивай мое сердце, — воскликнула она, хватая Гору за руку.

— Зачем ты так долго от меня скрывала? — спросил Гора. — Почему было не сказать раньше?

— Мальчик мой! — заговорила Анондомойи, с готовностью взваливая всю вину на себя. — Из страха лишиться тебя взяла я на душу этот грех. И если в конце концов этим кончится, если ты сегодня уйдешь от меня, мне некого будет винить, кроме себя, но только для меня это будет конец всему, драгоценный мой!

— Ма! — Это было первое, что Гора сказал ей в ответ, но когда Анондомойи услышала это единственное слово, слезы, которые она до этого сдерживала, хлынули потоком.

— Мне сейчас нужно сходить к Порешу-бабу, ма, — сказал Гора.