Грэм Грин: Разрушители

— И угодим в каталажку, — сказал Чернявый.

— А кто докажет, что это мы? И потом, мы же там ничего не стырим! — И без тени злорадства он добавил: — Когда мы кончим, там и стырить-то будет нечего.

— Сроду не слышал, чтоб человека упрятали в тюрьму за то, что он что-то такое поломал, — объявил Саммерс.

— Да у нас времени не хватит, — сказал Чернявый. — Я видел, как сносят дома.

— Нас как-никак двенадцать, — возразил Т. — Будем работать организованно.

— Но мы не знаем, как это надо...

— Зато я знаю, — отрезал Т. и в упор посмотрел на Чернявого: — у тебя есть другой план, получше?

— Сегодня мы ездим «зайцем» в автобусе, — не к месту влез Майк.

— Хм, «зайцем», — уронил Т. — Ну, что ж, Чернявый, можешь не идти с нами... Если тебе больше нравится...

— Надо проголосовать.

— Ставь на голосование.

Чернявый неохотно проговорил:

— Есть предложение: завтра и в понедельник разрушаем дом Старого дохляка.

— Слушайте, слушайте! [4] Слушайте, слушайте! — возглас, которым начинаются прения в английском парламенте. — крикнул жирный мальчишка, которого звали Джо.

— Кто «за»?

— Принято, — сказал Т.

— С чего мы начнем? — спросил Саммерс.

— А это пускай он вам скажет, — бросил Чернявый. С этой минуты он уже не был вожаком. Он отошел подальше и стал гонять камешек, поддавая его то в одну сторону, то в другую. На стоянке был только старенький «моррис»; обычно там оставляли одни грузовики: машины стояли без присмотра, и их могли угнать. Высоким ударом Чернявый послал камешек в «моррис» и слегка ободрал краску на заднем крыле. Не обращая на него никакого внимания, стая окружила Т. Чернявый смутно ощутил всю непрочность людской благосклонности. Уйду домой, думал он, и больше к ним не вернусь, и пускай они все узнают, какой ерундовый из Т. вожак. Ну а что, если все-таки он предлагает дело? Ведь такого еще свет не видел. Тогда стая с выгона Уормсли прогремит на весь Лондон, это уж точно. Попадет в газетные заголовки. Даже взрослые стаи и ребята-лотошники с уважением станут слушать, как был разрушен дом Старого дохляка. И, движимый чистым, простым, бескорыстным стремлением прославить стаю, Чернявый подошел к Т., стоявшему в тени у садовой ограды.

Т. отдавал распоряжения быстро и решительно. Он словно вынашивал эту мысль с малых лет, продумывал ее долгие месяцы, и теперь, на пятнадцатом году его жизни, этот план, пройдя через муки созревания, выкристаллизовался окончательно.

— Ты, — говорил он Майку, — принесешь больших гвоздей, самых больших, какие найдешь, и молоток. Все вы, кто только сможет, тащите молотки и отвертки. Нам их нужно целую уйму. А еще — зубила. Их тоже тащите сколько влезет. Может кто-нибудь принести пилу?

— Я могу, — вызвался Майк.

— Только не игрушечную, — сказал Т. — Настоящую.

До Чернявого вдруг дошло, что он и сам поднимает руку, как рядовой член стаи.

— Порядок. Пилу принесешь ты, Чернявый... Но вот в чем закавыка: нам требуется ножовка.

— А что это такое — ножовка? — спросил кто-то.

— Они продаются у Вулворта, — сказал Саммерс.

Жирный Джо мрачно проговорил:

— Ну, так я и знал, кончится тем, что с нас сдерут денежки.

— Я ее сам раздобуду, — объявил Т. — Не надо мне ваших денег. Но вот кувалды не купишь.

— В пятнадцатом номере идут работы, — сказал Чернявый. — Я знаю, куда они сложат под праздник свое барахло.

— Тогда все, — сказал Т. — Собираемся завтра на этом же месте ровно в девять.

— Я должен в церковь пойти, — сказал Майк.

— На обратном пути перелезешь через ограду и свистнешь. Мы тебя впустим.

В воскресенье утром все, кроме Чернявого, пришли вовремя, даже Майк. Майку крупно повезло: мать заболела, а отец не проспался после субботнего вечера, и в церковь его отправили одного, после многократных предупреждений, что именно его ожидает, если дорогой он вздумает заблудиться.

Чернявому пришлось трудно: сперва никак не удавалось вынести из дому пилу, а потом разыскать на задворках пятнадцатого номера кувалду. К дому Старого дохляка он пробрался по тропинке между живыми изгородями за дальним концом сада, боясь, как бы на улице его не приметил во время обхода полисмен.

Усталые лиственницы заслоняли предгрозовое солнце; над Атлантикой, как обычно на августовские праздники, готовилось ненастье — оно начиналось со столбиков пыли, вихрившихся под деревьями. Чернявый перелез через стену и очутился в саду у Старого дохляка.

Нигде никаких признаков жизни. Уборная казалась гробницей на заброшенном кладбище. Дом спал. Шторы были опущены. Чернявый подкрался поближе, таща кувалду и пилу. Может, в конце концов никто не пришел? План этот — просто бред; наутро они одумались. Но, подойдя к задней двери вплотную, он услышал множество приглушенных звуков, не громче жужжания роя в улье: жик-жик, тук-тук-тук, вот что-то скрипнуло, лязгнуло, и вдруг надрывающий душу треск. «Значит, пришли», — подумал он и свистнул.