Грэм Грин: Увы, бедный Мейлинг

Бедный безобидный, начисто лишенный честолюбия Мейлинг! Я не хочу, чтобы вы смеялись над Мейлингом и его кишечником, как смеялись врачи, выслушивая жалобы бедолаги, смеялись даже после печального происшествия, имевшего место 3 сентября 1940 года, когда из-за этого самого кишечника на целые сутки задержалось слияние «Симкокс принт» и «Хит ньюспринт компани». Для Мейлинга интересы «Симкокса» всегда были превыше всего: трудолюбивый, ответственный, он буквально горел на работе, вполне довольный должностью секретаря, но упомянутые сутки, в виду особенностей британского налогового законодательства, на которых лучше не останавливаться, стали для компании роковыми. После того дня Мейлинг исчез, как я предполагаю, он с разбитым сердцем отправился в какую-нибудь провинциальную типографию, чтобы там умереть. Увы, бедный Мейлинг!

Об особенностях своего кишечника он впервые услышал от врачей. То, на что он жаловался, в народе обычно называют «урчанием в животе». Как я понимаю, это совершенно безвредный для здоровья вид несварения, но у Мейлинга оно приняло довольно-таки странную форму. Его живот, жаловался Мейлинг, печально моргая за полукруглыми линзами очков, обладал «слухом». Он запоминал мелодии, а после еды воспроизводил их. Мне никогда не забыть приема, устроенного в честь печатников из провинции в отеле «Пиккадилли». Случилось это за год до войны. Накануне Мейлинг побывал на симфоническом концерте (больше он на них не ходил). Оркестр играл «Прогулку Ламбета» (как же все устали в 1938 году от этой мелодии!). Внезапно наступила тишина, музыканты решили передохнуть, гости вернулись к столам, и тут зазвучали вступительные аккорды концерта Брамса. Печатник из Шотландии, видимо, обладатель тонкого слуха и любитель хорошей музыки, с облегчением воскликнул: «Господи, а ведь умеют же играть!» Но тут симфоническая музыка смолкла, так же неожиданно, как и началась, и что-то заставило меня взглянуть на Мейлинга. Он сидел красный как рак. Но никто ничего не заметил, потому что вновь зазвучала танцевальная мелодия, а шотландец поморщился. Думаю, только я тогда расслышал негромкие звуки «Прогулки Ламбета», доносящиеся из-под стола, за которым по-прежнему сидел Мейлинг.

Уже в одиннадцатом часу, когда печатники загружались в такси, чтобы ехать на вокзал, Мейлинг рассказал мне о своем животе.

— Он совершенно непредсказуемый, как попугай. Никогда не знаешь, чего от него ждать. Теперь я боюсь принимать пищу. Поскольку потом может случиться, что угодно. Сегодня он вел себя вполне пристойно. А иногда издает очень громкие звуки — Мейлинг тяжело вздохнул. — Мальчишкой я любил слушать духовые оркестры...

— Вы обращались к врачам?

— Они ничего не понимают. Говорят, что это всего лишь легкое несварение и волноваться не о чем. Волноваться не о чем! Но, когда я прихожу к врачу, он всегда молчит. — Я заметил, что Мейлинг говорит о своем пищеварительном тракте, как об отвратительном животном. Бедняга долго разглядывал костяшки пальцев, потом продолжил. — Теперь я боюсь новых звуков. Не знаю, что будет. На некоторые он не обращает внимания, другие... прямо-таки завораживают его. Сразу и надолго. В прошлом году, когда ремонтировали Пиккадилли, ему понравились отбойные молотки. Я еще долго слышал их после обеда.

— А вы пробовали обычные соли? — спросил я. С того дня мы с ним больше не виделись, но до сих пор помню, какое отчаяние отразилось на его лице, словно ему окончательно стало ясно, что ни одна живая душа не сможет его понять.

В тот вечер я виделся с ним в последний раз по одной простой причине: война заставила меня покинуть типографию и заняться совсем другими делами, поэтому о необычном заседании совета директоров, которое разбило сердце бедному Мейлингу, я узнал с чужих слов.

Бомбежки продолжались уже неделю. В Лондоне мы привыкли к тому, что каждый день приходилось пять или шесть раз спускаться в бомбоубежище, но третьего сентября, в годовщину объявления войны Германии, день выдался относительно спокойный, хотя и поговаривали, что Гитлер собирается отметить эту дату мощным налетом. Поэтому в конференц-зале, где проводилось совместное заседание советов директоров «Симкокса» и «Хита», чувствовалась напряженность.

Конференц-зал, небольшое, довольно-таки обшарпанное помещение, располагался над кабинетами администрации «Симкокса» в здании типографии на Феттер-Лейн. Он нисколько не изменился со времен Джошуа Симкокса, основавшего компанию в 1875 году.