Грэм Грин - Вы позволите одолжить вашего мужа?

— Биография, над которой я сейчас работаю, довольно грустная. Двоих людей связывает любовь, однако один из них не способен быть верным. Не дожив до сорока лет мужчина, сгорев дотла от страсти, умирает, а модный проповедник толчется у одра, желая украсть его душу. Даже в смерти ему не дают покоя: епископ пишет об этом книгу.

Англичанин, хозяин свечного магазина в старом порту, беседовал о чем-то у стойки с барменом, две пожилые женщины, родственницы владельца ресторана, вязали у дальней стены. Вошла собака, посмотрела на нас и ретировалась, свернув хвост колечком.

— И когда это случилось?

— Почти триста лет тому назад.

— А звучит так современно. Только теперь был бы не епископ, а репортер «Миррор».

— Вот почему я и захотел написать эту биографию. Прошлое меня совершенно не интересует. Я не люблю костюмированных балов.

Чтобы завоевать чье-то доверие, обычно приходится прибегать к средствам, которые используют мужчины, стремясь соблазнить женщину. К желанной цели они идут долгим, кружным путем, стараются разжечь интерес к себе, развлечь женщину, пока, наконец, не наступает время решительного прорыва. У нас оно наступило: так мне отчего-то показалось, когда просматривал принесенный счет.

— Интересно, где сейчас Питер? — услышал я и без паузы спросил:

— Что между вами происходит?

— Пойдемте, — она уже собралась подняться.

— Мне надо получить сдачу.

В «Лу-Лу» гораздо проще поесть, чем расплатиться по счету. Все мигом куда-то исчезли: пожилые женщины, что вязали у дальней стены, тетка хозяйки, которая помогала накрывать стол, сама Лу-Лу, ее муж в синем свитере. Если бы собака не убежала раньше, она бы подошла, увидев, как я достаю бумажник.

— Я забыл, вы, кажется, сказали мне, что он несчастлив.

— Пожалуйста, пожалуйста, найдите кого-нибудь, чтобы мы могли уйти.

Я разыскал тетушку Лу-Лу на кухне и расплатился. Когда мы направлялись к двери, все вернулись, даже собака.

На улице я спросил мою спутницу, хочет ли она пойти в отель.

— Пока нет... но я отрываю вас от работы.

— Я никогда не работаю после того, как выпью. Вот почему люблю начинать рано. Чтобы поскорее добраться до первого стаканчика.

Она сказала, что практически не видела Антиба, за исключением крепостных валов, пляжа и маяка, вот я и повел ее узкими боковыми улочками, где на окнах, как в Неаполе, висит выстиранное белье и с тротуара можно заглянуть в маленькие комнатушки, битком набитые детьми и внуками. Там, где когда-то жили дворяне, на дверных арках красовались каменные гербы, дорогу загромождали бочки с вином, на мостовых дети играли в футбол. В комнатке на первом этаже мужчина разрисовывал ужасную керамику, которая потом отправлялась в Валлори для продажи туристам: пятнистые розовые лягушки, муаровые рыбы и свиньи-копилки.

— Давайте вернемся к морю, — предложила она.

Мы вернулись к жаркому солнцу, освещавшему бастион, и вновь у меня возникло желание рассказать ей о своих опасениях, но я промолчал, представив себе, как она будет смотреть мне в глаза, не понимая, о чем я толкую. Она села на стену, и ее длинные ноги в обтягивающих черных брючках свесились вниз, как рождественские чулки.

— Я не жалею, что вышла замуж за Питера.

А мне тут же вспомнилась песня Эдит Пиаф «Je ne regrette rien» [17] «Je ne regrette rien» — «Я ни о чем не жалею» ( фр. ). . Типичная фраза, из тех, что поют или произносят с вызовом.

— Вы должны увезти его домой, — с трудом произнес я, но подумал: а что бы произошло, если б я сказал: «Вы вышли замуж за человека, который любит только мужчин, и сегодня он отправился на пикник со своими дружками. Я на тридцать лет старше вас, но, по крайней мере, всегда предпочитал женщин. Я влюбился в вас, и мы можем провести вместе несколько лет, о которых у вас останутся хорошие воспоминания, когда вы уйдете от меня к более молодому мужчине». Но только и выдавил: — Он, должно быть, скучает по родным краям и прогулкам верхом.

— Хочется надеяться, что вы правы, но в действительности все гораздо хуже.

Неужто она все-таки догадалась, в чем проблема? Я ждал объяснений. Происходящее в определенной степени напоминало роман, финал которого еще не предрешен: он мог обернуться комедией или трагедией. Если она осознает, в какой оказалась ситуации, это трагедия; если ничего не замечает и не понимает — комедия, даже фарс... А сейчас разыгрывалась сцена между юной девушкой, слишком наивной, чтобы сложить два и два, и мужчиной, слишком старым, чтобы набраться храбрости и все ей объяснить. Тогда я предпочел бы трагедию. Надеялся, что так и случится.