Проспер Мериме - Гузла

В первый раз я встретился с ним в Заре, в 1816 году. Я был тогда великим любителем иллирийского языка, и мне очень хотелось послушать какого-нибудь известного певца. Мой друг, уважаемый воевода Никола ***, встретил в Биограде, где он живет постоянно, Иакинфа Маглановича, с которым был знаком еще раньше. Зная, что тот отправляется в Зару, он дал ему для меня письмо. В этом письме говорилось, что если я хочу добиться чего-нибудь от Маглановича, мне следует его напоить, ибо он ощущает прилив вдохновения только когда хорошо выпьет.

Иакинфу было тогда около шестидесяти лет. Это высокий человек, очень крепкий и сильный для своего возраста, широкоплечий и с бычьей шеей. Лицо его, покрытое темным загаром, маленькие, немного раскосые глаза, орлиный нос, довольно красный от постоянного употребления крепких напитков, длинные белоснежные усы и густые черные брови – все это создает облик, который, раз увидев, трудно забыть. Прибавьте к этому длинный шрам, пересекающий бровь и тянущийся вдоль щеки. Голову он брил по обычаю всех почти морлаков и носил черную барашковую шапку. Одежда его была довольно ветхая, но очень опрятная.

Войдя в комнату, он подал мне письмо воеводы и без стеснения уселся. Когда я кончил читать, он спросил меня с несколько презрительным сомнением: «Так вы говорите по-иллирийски?» Я тотчас же ответил ему на этом языке, что достаточно хорошо понимаю по-иллирийски, чтобы оценить его песни, которые мне очень хвалили. «Хорошо, хорошо, – сказал он, – но я голоден и хочу пить; я буду петь, когда поем». Мы вместе пообедали. Ел он с такой жадностью, что мне казалось, будто он голодал по крайней мере четверо суток. По совету воеводы я позаботился о том, чтобы он хорошенько выпил, и мои друзья, которые, узнав о его появлении, собрались у меня, ежеминутно наполняли его стакан. Мы надеялись, что, когда эти необычайные голод и жажда будут утолены, наш гость соблаговолит что-нибудь спеть. Однако наши расчеты не оправдались. Внезапно он встал из-за стола и, свалившись на ковер у пылавшего камина (дело было в декабре), заснул меньше чем через пять минут, да так крепко, что невозможно было его разбудить.

В другой раз я был удачливее: я постарался напоить его в меру, чтобы он только воодушевился, и тогда он спел нам некоторые из баллад, которые помещены в этом сборнике.

В свое время у Маглановича, вероятно, был прекрасный голос, но, когда мы слушали его пение, он уже немного срывался. Когда он пел под аккомпанемент гузлы, глаза его разгорались и лицо принимало выражение дикой красоты, которое с удовольствием запечатлел бы на полотне художник.

Он довольно странно расстался со мною. Прожив у меня дней пять, он однажды утром вышел, и я тщетно прождал его до вечера. После я узнал, что он покинул Зару и отправился к себе домой. Но тогда же я заметил, что у меня пропала пара английских пистолетов, висевших в моей комнате. Должен прибавить, к его чести, что он мог унести также мой кошелек и золотые часы, которые стоили раз в десять дороже пистолетов.

В 1817 году я провел два дня у него в доме, где он принял меня со всеми признаками живейшей радости. Его жена, дети и внуки обнимали меня как родного. Когда же я расстался с ними, его старший сын в течение нескольких дней был моим проводником в горах, и я так и не смог заставить его принять какое-либо вознаграждение.

Боярышник рода Вéлико, песня Иакинфа Маглановича, рожденного в Звониграде, искуснейшего гузлара. Слушайте все!

Бей Иво Велико, сын Алексы, покинул свой дом и родную землю. Набежали враги с востока, сожгли его дом и завладели всей страной.

У бея Иво Велико, сына Алексы, было двенадцать сыновей; пять из них пали у Обравского брода, пять других — на равнине Ребровья.

Был у Иво Велико, сына Алексы, еще один сын, самый любимый. Враги увели его в Кремен, заточили его в темницу и замуровали дверь.

Но бей Иво Велико, сын Алексы, не пал у Обравского брода, не пал на равнине Ребровья: слишком стар уже стал он для войны, и глаза его были слепы.

И двенадцатый сын его тоже не пал у Обравского брода и не пал на равнине Ребровья: слишком молод он был для войны, молоко еще на губах не обсохло.

Бей Иво Велико, сын Алексы, ушел со своим сыном за желтую реку Мресвицу. Он сказал Джордже Естиваничу: «Расстели надо мной свой плащ, чтобы укрылся я под его сенью» [16] То есть возьми меня под свою защиту. ( Прим. автора. ) .