Исаак Башевис-Зингер: Люблинский штукарь

Он вздрогнул. Отворилась дверь. Из синагоги пришла Эстер. В одной руке у нее был молитвенник, другой она придерживала подол шелкового платья, весь в фалдах и бантах. Шляпа с пером напомнила Яше свадьбу, вызов к Торе, введение невесты в синагогу в послесвадебную субботу. Лицо Эстер светилось теплотой и радушием, какие возникают от единения с людьми, вместе с которыми чему-то радуешься.

— С праздником!

— С праздником, Эстер!

Он обнял ее, и она покраснела как невеста. Меж ними не исчезла робость молодоженов.

— Что слышно в синагоге?

— Мужской или женской?

— Женской.

Эстер засмеялась:

— Женщины всегда женщины. Немножко молятся, немножко сплетничают. Жаль, ты не слыхал Акдоймес. Прямо берет за душу. Лучше даже, чем опера!

Эстер принялась за праздничную трапезу. Какие бы гадости про Яшу ни говорили — ей хотелось, чтобы в их доме все было не хуже, чем у других. Она поставила на скатерть графинчик с вином, бокал, над которым совершается благословение, блюдечки с солью и медом, положила халу и особый ножик. Яше пришлось сказать над вином благословение — в этом он ей никогда не отказывал. Праздники вдвоем каждый раз напоминали Эстер о ее злосчастье. Насколько бы все выглядело иначе, будь в доме дети! Эстер улыбалась и утирала слезу краешком вышитого фартука. Она поставила рыбу, лапшу с молоком, вареники с творогом и корицей, на сладкое — сливовый цимес и бабку [3] Бабка — род запеканки, лапшевника и т. п. Может быть приготовлена как второе блюдо или с соответствующими добавками на сладкое. к кофе. Яша всегда приезжал в праздники домой, и совместная их жизнь получалась всегда словно бы праздничной. За едой она поглядывала на мужа. Кто он? Почему она его любит? Она знала, что он ведет беспутную жизнь, но помалкивала. Одному Богу известно, что Яша навытворял там — в большом городе, во что умудрился ввязаться. Но Эстер не держала на него сердца. И хотя все Яшу порицали, а ее жалели, она предпочла бы его любому, будь то даже рабби реб Цоц…

Поев, оба пошли в спальню. Вообще-то днем не заведено, чтобы муж и жена ложились вместе. Но когда Яша пошел закрывать ставни, она не подала виду, а стоило ему ее обнять, и тело Эстер сразу стало по-девичьи горячим, ибо никогда не носившая и не рожавшая женщина всякий раз бывает снова целомудренна.

Кончился праздник Швуэс. Яша собирался в дорогу и в предотъездную ночь повел разговор, ужасно испугавший Эстер.

— А что, если я не вернусь? Если умру в поездке?

Эстер стала заклинать, чтобы он такого не говорил, и закрыла ему рот ладонью, но Яша не унимался:

— Это же очень просто! Недавно я забирался на ратушу, и, между прочим, могла сорваться нога…

Потом повел разговор про завещание и велел, если умрет, долго не горевать. Потом показал, где спрятаны золотые монеты — несколько сот рублей… Когда Эстер запричитала, что он портит последние часы перед долгой — уже до Покаянных Дней — разлукой, Яша сказал:

— Ну хорошо! Допустим, я влюбился и тебя бросил. Тогда что ты будешь делать?

— Ты влюбился?

— Чепуха!

— Лучше говори правду!..

Яша стал ее целовать и клясться в вечной любви. Такие сцены случались часто. Он обожал пугать Эстер всякими вероятными и невероятными предположениями и нелепыми вопросами. Например, сколько она будет ждать, если Яша попадет в тюрьму? Или если уедет в Америку? Или заболеет чахоткой и придется торчать в санатории? Ответ Эстер бывал один: после Яши никого она полюбить не сможет. Ее жизнь кончится.

Однако он повторял свою чушь снова и снова. В сегодняшнюю же ночь сказал:

— А если я стану отшельником? Например, кающимся грешником и велю замуровать себя в чулане без дверей, как тот литвак из Айшишек? Ты будешь мне верна? Будешь передавать еду через дырку в стене?

— Чтоб каяться, необязательно замуровываться, — сказала Эстер.

— Зависит от грехов, — возразил он.

— Я замуруюсь с тобой.

Всё, как всегда, закончилось ласками, нежностями и клятвами в вечной любви. Когда Эстер заснула, ей приснился плохой сон, и назавтра она до полудня постилась. Потом тихонько прочла найденную в молитвеннике молитву: «Всемогущий Боже, я принадлежу Тебе, и сны мои — Твои…» Еще она пожертвовала шесть грошей на ребе Меира Чудотворца, а от Яши потребовала поклясться всем для него святым, что он прекратит донимать ее глупостями, потому что неизвестно, что кому суждено. Все решается в небе.

Праздники кончились. Яша запряг лошадей и был готов ехать. С собой он брал обезьянку, ворону и попугая. Эстер перед его отъездом на этот раз так много плакала, что у нее опухли веки, ломило полголовы и давило левую грудь. Она никогда не увлекалась вином, но после Яшиных отъездов для улучшения настроения то и дело прикладывалась к вишневке, а досаду срывала на швейках, придираясь к каждому стежку. Самое удивительное, что и девушки, едва уезжал Яша, тоже скучнели — такой уж он был всеобщий любимчик.