Исаак Башевис-Зингер - Люблинский штукарь

— Вот что он хочет из тебя сделать.

На Низкой было совсем темно. Стекла редких керосиновых фонарей были черны от копоти. От сливаемой отовсюду гадости здесь даже летом стояла грязища, как оно обычно бывает после праздника Кущей. Многие дома были деревянные. Тут находились склады древесины и мастерские кладбищенских надгробий. Дом, в котором остановилась Зевтл, оказался недалеко от Смочьей и еврейского кладбища. Вход был через калитку в деревянном заборе. Лестница, ведущая в квартиру, шла по наружной стене. Зевтл отворила дверь, и они вошли в кухню, выкрашенную в розовый цвет и освещенную керосиновой лампой под абажуром из нарезанной полосками бумаги. Отовсюду — с печки, буфета и посудных полок свисали узорчатые, тоже бумажные, зубцы. На стуле восседала женщина с большой рыжей прической, рыжими глазами, с носом, похожим на клюв, и острым личиком. Ноги ее в красных домашних туфлях опирались на скамеечку. Рядом спала кошка. Женщина штопала напяленный на стакан мужской носок. Она удивленно подняла глаза.

— Госпожа Мильц, вот человек из Люблина, о котором я рассказывала… Фокусник Яша…

Госпожа Мильц воткнула иголку в носок.

— Она только о вас и говорит… Фокусник — то, фокусник — это. Вы совсем не выглядите на фокусника.

— На кого же я выгляжу?

— На музыканта.

— Это правда. Я когда-то пиликал на скрипке.

— Ага! А какая, между прочим, разница, что делать? Лишь бы делались эти…

И она потерла большим пальцем ладонь.

Яша сразу подхватил ее манеру разговора:

— Что да, то да. Деньги — всегда деньги.

— Поглядите на нее! Только что приехала в Варшаву и уже всюду гуляет. — Госпожа Мильц указала на Зевтл полуснисходительно, полуудивленно. — Где ты его нашла? Я боялась, она заблудится. Зачем вы живете на Фрета? Там же сплошные гоим.

— Гоим не лезут в чужие горшки.

— Когда горшок прикрыт, еврей тоже в него не полезет.

— Еврей приподнимет крышку и понюхает…

У рыжей женщины засмеялся глаз.

— Чтобы я так была здорова, он — не позавчерашний, — сказала она не то Зевтл, не то самой себе. — Сядьте же! Зевтл, принеси стул!

— А где ваш брат? — спросила Зевтл.

Женщина подняла рыжие брови:

— А что? Хочешь подписать контракт?

— Этот человек желает с ним поговорить.

— Брат в задней комнате. Переодевается. Он спешит. Почему ты в платке? На дворе лето, не зима.

Зевтл, поколебавшись, скинула платок.

— Ему придется взять извозчика. Какие-то покупщики его дожидаются, — сказала госпожа Мильц.

— Чем ваш брат торгует? Коровами? — спросил Яша, поражаясь собственным словам.

Женщина искоса поглядела на него.

— Почему как раз коровами? Там, где он живет, коров хватает.

— Он торгует бриллиантами, — вставила Зевтл.

— В бриллиантах мы понимаем тоже, — сказал Яша. — Посмотрите сюда.

И он показал на пальце левой руки перстень с большим бриллиантом. Женщина удивленно и с досадой взглянула. Рот ее сложился в горестную гримасу.

— Мой брат — занятой человек. У него нет времени на пустые разговоры.

— Я собираюсь говорить только про восемнадцать и тринадцать, [14] Яша имеет в виду важнейшую молитву «Восемнадцать Славословий» и тринадцать символов веры. — заявил Яша, удивляясь собственной наглости.

Дверь отворилась, и вошел высокий мощного сложения субъект, с волосами того же самого цвета, что и у женщины, толстым носом, толстыми губами, круглым с ямочкой подбородком и выпученными желтыми глазами. На нем были только брюки, накрахмаленная рубашка, но без воротничка и незастегнутые лакированные туфли. Из ворота рубашки глядела широкая грудь, густо заросшая рыжим волосом. Яша понял, что имеет дело с мужланом. Человек хитро ухмылялся. Он, как видно, подслушивал и знал, о чем был разговор. От него исходило лукавое добродушие и уверенность сильного, которому все нипочем. Рыжая дамочка сказала:

— Герман, это — фокусник, знакомый Зевтл.

— Фокусник так фокусник! — сказал Герман дружелюбно, и глаза его блеснули. — Шолом вам алейхем!

Он пожал Яше руку. Это было не рукопожатие, а скорей хвастовство силой. Яша ответил тем же, словно состязаясь с ним. Зевтл села на краешек железной кровати, которая тут стояла и на которой она ночью спала. Герман отпустил Яшину руку.

— Откуда будете? — спросил Яша.

Выпученные глаза Германа засмеялись.

— Откуда хотите! Отовсюду! Из Варшавы так из Варшавы, из Лодзи так из Лодзи! В Берлине меня тоже знают, и в Лондоне я не чужой…