Исаак Башевис-Зингер - Люблинский штукарь

— А я ж решила, ты больше не придешь!

— Обещал и пришел, — строго и сухо оборвал Яша.

— Вот же ж гость…

Все было унизительно: поцелуи, дарение подарка, ожидание, когда она сварит кофе с цикорием. Но, как местные воры крали деньги, так и ему необходимо было красть любовь. Зевтл заперла от гостей дверь на цепочку и заткнула бумажкой замочную скважину, чтоб не подглядывали. Насколько она медлила, настолько Яше было спешно. Он то и дело косился на постель, так что Зевтл задернула перкалевый полог, давая понять, что еще не время.

— Ну, рассказывай, что слышно на свете? — сказала она.

— А я знаю?

— Кто же знает, если не ты? Мы тут на одном месте, а ты — свободный как птица.

Зевтл села рядышком на стул, коснувшись его колена своим. Юбку она уложила так, чтобы виднелись краешки черных чулок и красные подвязки.

— Я так тебя редко вижу, — посетовала она, — что каждый раз позабываю.

— От мужа есть что-нибудь?

— Пропал как иголка в сене.

И усмехнулась — дерзко, презрительно, неискренне.

Пришлось ее выслушать, потому что, когда женщина разговорчива, с этим ничего не поделаешь. Хотя она жаловалась на жизнь, словечки, гладенькие и кругленькие, сыпались у нее изо рта как горох. Что ее ждет? Что она тут высидит в Песках? Лейбуш, ясное дело, не вернется. Что с возу упало, то пропало. Уже сейчас она по сути дела вдова. Ей еще швыряют два золотых в неделю, но как долго это продлится? Касса у воров пуста. Половина хевры за решеткой. А что купишь за пару целковых? Воду для каши? Она задолжала всему свету. Надеть на себя нечего. Все женщины ей враги. Только о ней и судачат, а у нее прямо уши пылают. Летом еще так-сяк, но когда начнутся дожди, можно сойти с ума…

Жалуясь на судьбу, Зевтл играла висюлькой цепочки. На ее правой щеке вдруг появилась ямочка.

— Возьми меня, Яшенька, с собой.

— Не могу.

— Почему? У тебя лошади и подвода.

— А что скажет Магда? Что скажут в местечке?

— В местечке и так говорят. Всё, что умеет твоя девка, я сумею не хуже. Даже немножко лучше.

— И сальто сделаешь?

— Если не сделаю — научусь.

Всегдашний пустой разговор. Для циркачки она была слишком толста. С коротковатыми ногами, широкими бедрами и выпирающей грудью. «Она годится разве что в прислуги и еще кой на что», — подумал Яша. И хотя влюблен в нее, конечно, не был, вдруг заревновал. Кто может знать, чем она тут занималась, пока он ездил? «В последний раз я здесь, — решил он. — Оно ведь все потому, что мне скучно и хочется забыться, — оправдывался Яша сам перед собой. — Как пьянице, который заливает горе водкой». Он никогда не мог понять, как это другие, не впадая в тоску, живут всю жизнь на одном месте с одной женщиной. Он, Яша, всегда готов расхандриться… Яша достал три серебряных рубля и с ребячливой важностью разложил их на ноге Зевтл ниже краешка платья: один возле коленки, другой повыше, третий на бедре. Зевтл глядела с любопытством и улыбочкой.

— Это мне не поможет.

— Но и не помешает.

Яша разговаривал с ней грубовато, на ее манер. Одним из его талантов было умение примениться к человеку — что, кстати, не лишнее и в магнетизме. Зевтл обстоятельно собрала дареные рубли и положила в ступку на комоде.

— Что ж, спасибо.

— Я спешу.

— Что за спешка? Я скучаю по тебе. Недели проходят, а от тебя ни слуху ни духу. Что ты поделываешь, Яшенька? Мы ведь еще и друзья.

— Ясное дело…

— С чего ты такой задумчивый? Будь я не я, наверно, новый товар завелся! Ну-ка расскажи! Я не заревную. Я все понимаю! Для тебя женщина, как цветок для пчелки. Каждый раз новое. Тут пожужжал, там побывал и — жжж! — улетаешь. Как я завидую мужчинам! Можно продать последние панталоны, лишь бы стать мужчиной!..

— У меня появилась одна, — сказал Яша.

Ему давно хотелось с кем-нибудь поделиться. С ней он чувствовал себя совершенно свободно. С Зевтл можно было не опасаться ни ревности, ни гнева. Он обходился с ней, как помещик с деревенской девушкой. А у Зевтл уже разгорелись глаза. Она заулыбалась невеселой улыбкой обиженного, которому обида доставляет удовольствие.

— Я как чувствовала! Кто же она?

— Вдова профессора.

— Вдова? И что?

— И ничего.

— Ты влюбился?

— Немного.

— Когда мужчина говорит «немного», значит, «очень». Она молодая? Красивая?

— Не такая уж и молодая. У нее четырнадцатилетняя дочь.

— В кого же ты влюблен, в мать или дочь?

— В обеих.

Зевтл притворно поперхнулась.

— Обеих не получишь, дорогой мой.