Array Array - Вильгельм Телль

Где жизнь замрет навек... Сейчас я — тень,

Недолго ждать — останется лишь имя.

Куони (передавая Руденцу кубок)

Желаю здравствовать!

(Видя, что Руденц колеблется,

брать ему кубок или нет, продолжает.)

И пусть у нас

Одно вино — одно и сердце будет.

Аттингаузен

Ступайте, дети... На заре вечерней

Дела родного края мы обсудим.

Работники уходят.

Аттингаузен и Руденц.

Аттингаузен

Я вижу, ты в дорогу снарядился.

Ты в замок Альторф снова едешь, Руденц?

Руденц

И дольше медлить, право, не могу...

Аттингаузен (садясь)

Но так ли это к спеху? Неужели

Так скупо юности отмерен срок,

Что не найдешь для старика минуты?

Руденц

К чему? Я вам давно не нужен, дядя.

Я в этом доме как чужой живу.

Аттингаузен (пристально смотрит на него)

И жаль, что это правда. К сожаленью,

Чужбиной стала родина тебе...

О, я тебя не узнаю, мой Ульрих!

В шелку блистаешь, горд пером павлиньим,

Австрийский плащ пурпурный на плече...

И смотришь на крестьянина с презреньем —

Не мил тебе его привет радушный.

Руденц

Почет ему охотно воздаю,

Но прав своих ему не уступаю.

Аттингаузен

У Габсбурга в опале вся страна...

Сердца всех честных граждан скорби полны

От тирании... Одного тебя

Не трогает всеобщая печаль...

Отступником тебя считают, ты

На сторону врага страны предался,

Глумишься над народною бедой.

За легкими утехами в погоне,

Благоволенья Габсбургов ты ищешь,

А лютый бич отечество терзает.

Руденц

Страна угнетена... Но почему же?

Кто вверг ее в подобную беду?

Ведь только слово стоит произнесть —

И гнета тяжкого как не бывало

И милостив к нам снова император.

О, горе тем, кто ослепил народ,

Чтоб он не видел истинного блага!

Да, все они из выгоды своей

Противятся, чтоб три лесных кантона,

Как прочие, австрийцам присягнули.

Ведь им приятно на скамьях господских

С дворянами сидеть. А император

Как призрачная власть желанен им.

Аттингаузен

И это, Ульрих, от тебя я слышу?

Руденц

Вы бросили мне вызов — дайте кончить!..

Какую вы себе избрали роль?

Неужто гордости хватает только —

Старейшиной, владетельным бароном

Здесь править с пастухами наравне?

Да разве дворянину не почетней

На верность Габсбургам присягу дать

И в лагерь их блестящий перейти?

Ну что за честь быть со слугою равным

И с селянином заседать в суде?

Аттингаузен

Ах, Ульрих! Голос узнаю соблазна.

Твой жадный слух легко он обольстил

И сердце напоил отравой сладкой.

Руденц

Я не скрываю — глубоко в душе

Отозвались насмешки чужеземцев,

Мужицкой знатью обозвавших нас...

Мне тяжело, что сверстники мои

Уже на поле брани отличились,

Избрав знамена Габсбургов, а я

В досуге или в низменных заботах

Лишь по-пустому время убиваю...

Там подвиги свершаются, туда

Меня зовет блистательный мир славы,

А здесь — мои проржавели доспехи.

Ни звук задорный боевой трубы,

Ни зов герольда на турнир блестящий

В долины эти к нам не проникают.

Я слышу здесь одни пастушьи песни

Да колокольчиков унылый звон.

Аттингаузен

Как ослепил тебя мишурный блеск!..

Что ж, презирай отчизну! И стыдись

Обычаев ее, священных, древних!

Твой час придет, и ты к родным горам

Стремиться будешь с горькими слезами.

А тот простой пастушеский напев,

Которым ты пренебрегаешь гордо,

Заставит сердце изойти тоской,

Когда его в чужой земле услышишь.

О, как могуча к родине любовь!

Не для тебя тот мир, чужой и лживый.

При гордом императорском дворе

Жить нелегко с душой прямой, открытой.

Там доблести нужны совсем другие,

Не те, что ты здесь приобрел в горах...

Ступай же и продай свою свободу,

Лен получи, стань герцогским рабом,

Когда себе сам господин и князь

Ты на земле наследственной, свободной.

Но нет, останься, Ули, со своими!

Не езди в Альторф... О, не покидай

Святого дела родины своей!

Ты знаешь, я в моем роду последний, —

Мое угаснет имя, и в могилу

Положите вы мне мой щит и шлем.

Так неужели при последнем вздохе

Я думать должен, что, закрыв глаза мне,

Ты к чужеземцам явишься и там

Свободные, дарованные Богом

Владения как лен австрийский примешь?