Проспер Мериме - Театр Клары Гасуль

Стук.

Ах, это Рита! Что ж, закрывай окно, теперь можно. Смерть улетела оттуда, она у меня в руках!

Входит Рита.

Донья Мария, Рита.

Рита. Это опять я... Надо окно закрыть. (Закрывает.) Барышня! Что это с вами? Вы такая печальная!

Донья Мария. У меня ужасно болит голова.

Рита. Не лечь ли вам в постельку? Может, хотите чего принять?

Донья Мария. Нет, спасибо. Ах да, Рита, принеси мне стакан лимонаду!

Рита. Мигом приготовлю.

Донья Мария. Нет, не стоит, дай лучше стакан воды.

Рита. Сию минуту. (Уходит.)

Донья Мария одна.

Донья Мария. Больше всего на свете мне жаль этого свежего садика. Нет, раз отец Эухеньо с Франсиской сделали его местом своих свиданий, мне и его не жалко. (Глядит на руки.) Дрожу... хотя и не боюсь. Женщина не так сильна, как мужчина. Впрочем, один храбрый кастильский полководец тоже дрожал во время битвы. Ах! Кто это? Отец Эухеньо!

Донья Мария, брат Эухеньо.

Брат Эухеньо (в сторону) . Бедное дитя! Дрожит! Мне жаль ее.

Донья Мария (в сторону) . Не решается заговорить.

Брат Эухеньо (возвращает ей распечатанное письмо) . Донья Мария! Вот ваше письмо, я прочел его.

Донья Мария. Упреки бесполезны, отец Эухеньо, избавьте меня от них.

Брат Эухеньо. Нет, донья Мария, упрекать я не стану, ибо, надеюсь, совесть заговорила в вас и в глубине души вы раскаиваетесь, что написали мне это странное послание. Смущение, которое я читаю на лице вашем, убеждает меня, что сердце у вас отнюдь не испорченное и что это юный ветреный ум толкнул вас на такой опрометчивый поступок. Я мог бы доказать вам, как дурно, скажу больше — почти безнравственно обращаться со столь... мирской речью к священнослужителю, связанному торжественными обетами. Видно, уж очень легкомысленно и недостойно было мое поведение, раз вы могли усомниться в моем благочестии. Я, верно, так же виноват, как и вы, — жаловаться не на кого! Но, бедное дитя мое, мне все же хотелось бы указать вам на ваше безрассудство. Предположим на минуту, что я забыл клятвы, произнесенные перед алтарем, и оказался повинен в деянии, недопустимом для всякого человека, кощунственном и богопротивном, если его совершает духовное лицо, — каким несчастиям я бы вас подверг! Мирянин, соблазнивший девушку, всегда может покрыть грех, а священник не может. Скрытность и осторожность прячут на время преступление от людских взоров, но рано или поздно тайна обнаружится, позор неизбывен. Ваше доброе имя, высшее благо женщины, погублено навсегда, и за несколько дней суетного наслаждения вы обречете себя на долгие годы раскаяния и угрызений совести.

Донья Мария. Отец Эухеньо! Почему вы не вспомнили об этих прекрасных истинах, признаваясь в любви Франсиске?

Брат Эухеньо. Франсиске? Я вас не понимаю!

Донья Мария. Отец Эухеньо! Франсиска мне рассказала все! Мне, право, обидно: я была с вами откровенна, даже слишком откровенна, а вы со мной лицемерите.

Брат Эухеньо. Ах, не думайте...

Донья Мария. И в этом саду, под этим деревом, вы играете роль священника! Почему вы прямо не скажете: «Я люблю Франсиску»? Это было бы куда благороднее.

Брат Эухеньо. О, как мне стыдно!.. Да, донья Мария, мы в вашей власти. Можете нас выдать, если хотите.

Донья Мария. Ах, отец Эухеньо! Чем я подала повод к тому, чтобы вы заподозрили меня в такой низости?

Брат Эухеньо. Я не прав, признаю, но все же я в ваших глазах преступник... Да я и в самом деле преступник!.. Я знал, каким опасностям подвергаю вашу подругу, но, верьте мне, я долго боролся с этой пагубной страстью, и если, наконец, уступил...

Донья Мария. Зачем вы передо мной оправдываетесь? Я понимаю вас и одобряю. Есть средство предотвратить опасность, я о нем только что говорила с Франсиской, бежать в страну, где вы могли бы обвенчаться.

Брат Эухеньо. Этого-то я и хочу, но...

Донья Мария. С деньгами все легко. Я могу дать взаймы донье Франсиске. Живите с ней счастливо.

Брат Эухеньо. Я потрясен вашим великодушием, я преклоняюсь перед вами...

Донья Мария. Прощайте, отец Эухеньо! (Улыбается.) Вы понимаете, что теперь наш разговор не может доставить мне удовольствие. Давайте же расстанемся...