Марк Твен - По экватору

Название «Южная Австралия» только путает людей. Кроме Квинсленда, к югу расположены все колонии. Собственно говоря. Южная Австралия — средняя Австралия. Она протянулась по центру материка, подобно средней доске круглого стола. Ее длина с юга на север две тысячи миль, а ширина — примерно треть длины. На крошечном клочке ее юго-восточного края разместилось восемь или девять десятых всего населения, а одна или две десятых рассеяны по всей остальной территории. Места там сколько угодно — как, скажем, между Денвером и Чикаго, Канадой и Мексиканским заливом, если взять для сравнения Соединенные Штаты.

Телеграфная линия тянется от Аделаиды напрямик на север, к океану, до Порта Дарвина, через тысячи миль диких дебрей и пустынь. Эту линию проложила Южная Австралия, и было это в 1871 — 1872 годах, когда там насчитывалось не более ста восьмидесяти пяти тысяч жителей. Работа оказалась нелегкой, — ведь в то время не существовало ни дорог, ни троп. Лишь часть этого пути — тысяча триста миль — была пройдена белыми, и то всего один раз. Продовольствие, кабель и столбы приходилось возить через огромные пустыни и рыть по дороге колодцы, а не то люди и скот погибли бы без воды.

Сначала был проложен кабель от Порта Дарвина к Яне, а оттуда — к Индии; у Индии же была телеграфная связь с Англией. Таким образом, соединить Аделаиду с Портом Дарвина — значило соединить ее со всем миром. Затея удалась. Теперь стало возможно ежедневно следить за лондонским рынком; огромное значение этого для австралийских шерстепромышленников не замедлило сказаться.

Телеграмма, посланная из Мельбурна в Сан-Франциско, покрывает около двадцати тысяч миль, что равняется пяти шестым длины экватора. По пути ей не раз приходится останавливаться, чтобы ее повторили, и все же времени почти не пропадает. В нижеприведенной таблице указаны места таких остановок и расстояние между ними: [12] Все данные, кроме двух последних, взяты из книги «По Британской империи» Джорджа Р. Паркина. (Прим. автора.)

Мили

Мельбурн — Маунт-Гамбир ...... 300

Маунт-Гамбир — Аделаида ...... 270

Аделаида — Порт Аугуста ...... 200

Порт Аугуста — Алис-Спрингс .. 1036

Алис-Спрингс — Порт Дарвин ... 898

Порт Дарвин — Ваньюванги .... 1150

Ваньюванги — Батавия ........ 480

Батавия — Сингапур .......... 553

Сингапур — Пенанг ........... 399

Пенанг — Мадрас ............. 1280

Мадрас — Бомбей ............. 650

Бомбей — Аден ............... 1662

Аден — Суэц ................. 1346

Суэц — Александрия .......... 224

Александрия — Мальта ........ 828

Мальта — Гибралтap .......... 1008

Гибралтар — Фалмут .......... 1061

Фалмут — Лондон ............. 350

Лондон — Нью-Йорк ........... 2500

Нью-Йорк — Сан-Франциско .... 3500

Спустя несколько месяцев я вновь побывал в Аделаиде и видел несметные толпы, собравшиеся в соседнем городе Гленелге, чтобы ознаменовать День Чтения Декларации — 1836 год, — положившей основу провинции. Если я хоть раз назвал Южную Австралию колонией, приношу извинения. Это не колония, это — провинция, и так она числится официально. Больше того, в Австралазии так называют только ее. Гленелг ликовал: ведь это национальный праздник провинции — ее, так сказать, Четвертое июля. Первейший праздник! А это что-нибудь да значит в стране, где мания на праздники удивительная, совсем не как у англичан. Главным образом это праздники рабочего люда, ибо в Южной Австралии рабочий человек — важная персона. Заполучить его голос на выборах — мечта политических деятелей: ведь рабочий человек ему нужен, как воздух; парламент для того и существует, чтобы выражать волю рабочего человека, а правительство — чтобы ее выполнять. В Австралии рабочий человек повсюду великая сила, но Южная Австралия — его рай. Он много страдал в мире сем и заслужил свой рай. Я рад, что он его нашел. Праздников здесь так много, что иностранец теряет им счет. Я пытался понять причину этого, но так и не сумел.

Вы уже видели, какую мудрую терпимость проявляет Южная Австралия к религиозным верованиям жителей, Столь же терпима она и к их политическим взглядам. Один на ораторов на банкете в День Ознаменования — министр общественных работ — был американец, родившийся и выросший в Новой Англии.

Эта провинция не знает косности ни политической, ни какой-нибудь иной. Шестьдесят четыре вероисповедания, и министр — янки! Можно сколько угодно играть на скачках — никто не осудит.

Средняя годовая температура здесь шестьдесят два градуса. Смертность — тринадцать на тысячу: наполовину меньше, чем в Нью-Йорке, а ведь климат Нью-Йорка очень здоровый. Тринадцать — процент смертности граждан в среднем, но к старикам это, очевидно, не относится. На банкете я видел людей, которые помнили еще Кромвеля. Их было шестеро. Эти ветераны присутствовали на первом чтении Декларации — в 1836 году. Губительное время наложило отпечаток на их внешность, по они были молоды душой — молоды, жизнерадостны и говорливы; они охотно говорили о чем угодно в свою очередь и вне всякой очереди. Им полагалось произнести шесть речей, но они произнесли сорок две. Губернатору, мэру и членам кабинета полагалось произнести сорок дно, но они произнесли шесть. Y этих ветеранов великолепная выдержка, великолепная выносливость! Правда, они плохо слышат, а потому, когда мэр взмахивал руками, они решали, что он представляет оратора, и принимали это на свой счет: нее они вставали и откликались с завидным воодушевлением; а чем энергичнее мэр махал руками и кричал: «Садитесь! Садитесь!», тем увереннее они принимали это за аплодисменты и тем энергичнее и с большим рвением предавались воспоминаниям; а потом, когда видели, что все смеются до слез, трое из них полагали, что растрогали всех своим рассказом о тяжких лишениях в те далекие времена, а трое остальных полагали, что смех вызван шутками, выдерживавшимися с 1836 года, которые они ввернули, — и тут уж их нельзя было остановить. И когда наконец к ним подходили распорядители, просили, умоляли и деликатно и почтительно уводили их на место, они говорили: «Что вы, я нисколько не устал, меня еще надолго хватит!» — и усаживались, простодушные, кроткие, как дети, гордые своим красноречием, совершенно не замечая того, что делалось в другом конце зала. Тут открывалась возможность выйти на трибуну кому-нибудь из больших вельмож, и он начинал солидно и торжественно свою тщательно подготовленную речь: