Эрнест Хемингуэй - Праздник, который всегда с тобой

Зельда была очень красива — с золотистым загаром, волосами темного золота — и вела себя очень дружелюбно. Ястребиные глаза ее были ясны и спокойны. Я решил, что все в порядке, все в конце концов наладится, и вдруг она наклонилась ко мне и сообщила по большому секрету:

— Эрнест, вам не кажется, что Ал Джолсон выше Христа?

Тогда никто ничего не подумал. Это был всего лишь секрет, которым Зельда поделилась со мной, как ястреб может чем-то поделиться с человеком. Но ястребы не делятся. Скотт не написал ничего хорошего до тех пор, пока не понял, что она безумна.

Однажды, много позже, когда у Зельды случилось то, что сочли тогда нервным срывом, а мы с Фиццжеральдами одновременно оказались в Париже, Скотт позвал меня пообедать с ним в ресторане «Мишо» на углу улицы Жакоб и Сен-Пер. Он сказал, что хочет спросить меня о чем-то важном, самом важном для него в жизни, и я должен ответить ему с полной искренностью. Я сказал, что постараюсь. Так повелось, что, когда он просил меня ответить с полной искренностью и я старался, мой ответ сердил его — чаще не сразу, а после, порой спустя долгое время, когда он поразмыслит над этим и захочет ответ стереть, а по возможности и меня заодно.

За обедом он пил вино, но не опьянел, потому что до обеда воздерживался. Мы говорили о нашей работе, о знакомых, он спрашивал о людях, с которыми мы давно не виделись. Я понял, что он пишет что-то хорошее, и по разным причинам это дается ему очень трудно, но говорить он хотел о другом. Я ждал, когда он спросит то, на что я должен ответить с полной искренностью, но он откладывал это до конца, словно у нас был деловой обед.

Наконец, за вишневым тортом и последним графином вина, он сказал:

— Вы знаете, я никогда не спал ни с кем, кроме Зельды.

— Нет, я не знал.

— Я думал, что говорил вам.

— Нет, вы много о чем говорили, но не об этом.

— Об этом я и хочу вас спросить.

— Хорошо. Давайте.

— Зельда сказала, что по своему физическому устройству я не могу дать счастья женщине и это причина ее расстройства. Она сказала, что дело в размере. С тех пор как она это сказала, у меня душа не на месте, и я хочу знать определенно.

— Пойдемте в кабину.

— Какую?

— Le water [57] Ватер-клозет ( фр. ). .

Мы сходили, вернулись и сели за стол.

— У вас все в совершенном порядке, — сказал я. — Все нормально. Никакого изъяна. Вы смотрите сверху и видите в ракурсе. Пойдите в Лувр, посмотрите на статуи, потом идите домой и посмотрите на себя в зеркало, в профиль.

— Статуи могут быть не точны.

— Довольно точны. Большинство людей охотно с ними поменялись бы.

— Но почему она так сказала?

— Чтобы вас придавить. Это древнейший способ придавить мужчину. Скотт, вы просили меня сказать правду, и я мог бы сказать вам кучу еще всякого, но это чистая правда, и этого достаточно. Вы могли сходить к врачу

— Я не хотел. Я хотел услышать от вас правду.

— Так вы мне верите?

— Не знаю.

— Пошли в Лувр, — сказал я. — Он рядом, реку перейти.

Мы пришли в Лувр, он осмотрел статуи, но насчет себя еще сомневался.

— Важен не размер в спокойном состоянии, — сказал я. — Важно, каким он становится. И под каким углом. — Я объяснил ему, как воспользоваться подушкой и еще кое-что для него полезное.

— Тут одна девушка была очень мила со мной, — сказал он. — Но после того, что сказала Зельда…

— Забудьте, что сказала Зельда. Она сумасшедшая. У вас все нормально. Будьте в себе уверены и сделайте то, что хочет девушка. А Зельда просто хочет уничтожить вас.

— Вы ничего не знаете про Зельду.

— Ладно, — сказал я. — Оставим это. Вы пошли со мной обедать, чтобы спросить, и я постарался ответить честно.

Но он по-прежнему сомневался.

— Может быть, посмотрим картины? — предложил я. — Вы тут что-нибудь видели, кроме Моны Лизы?

— Нет настроения смотреть картины, — сказал он. — Я обещал кое с кем встретиться в баре «Ритц».

Много лет спустя, уже после Второй мировой войны, Жорж, теперь бармен в «Ритце», а во времена, когда в Париже жил Фицджеральд, — chasseur [58] Посыльный в отеле ( фр. ). , — спросил меня:

— Папа, кто такой был Фицджеральд, про которого все спрашивают?

— Вы его не знали?

— Нет. Я помню всех людей того времени. А теперь спрашивают только про него.

— И что вы им рассказываете?

— Все, что им интересно слышать. Что им нравится. Что вам подать? Но скажите, кто он был.

— Американский писатель начала двадцатых годов и после; какое-то время он жил в Париже и за границей.