Синклер Льюис - Кингсблад, потомок королей

— И сейчас вижу. Во всяком случае, это не сравнить с митингами, на которых ты и другие такие же дураки занимаетесь переустройством мира.

— Вестл!

— Ну да, и мне это надоело, смертельно надоело. Я, пожалуй, ненадолго прилягу до ужина. Все мне надоело. И самое трудное для меня, Нийл, — это что в тебе теперь два человека: тот, за которого я выходила замуж, и негр, интересы которого мне совершенно непонятны. И кто же из них мой муж?

Потеряв надежду уследить за настроениями Вестл, он отправился за советом к матери. Стоял ясный весенний день, белые облака играли в пятнашки с солнцем, но мать его сидела над пасьянсом в комнате со спущенными шторами, — призрак женщины, бледный и туманный, как душа неродившегося младенца.

Он взмолился:

— Мама, как мне убедить Вестл, что ей живется не хуже, чем миллионам негритянских женщин?

— Боюсь, что это невозможно, милый, да ей, и правда, живется хуже, если она сама так думает. И, может быть, твой долг — после рождения маленького уговорить ее уехать от тебя, уехать как можно дальше. Ты будешь одинок — до какой степени, ты и представить себе не можешь, — так же одинок, как мы с Джоан стали из-за тебя. Но думаю, что с Вестл у тебя ничего не выйдет. Она женщина с характером. Может быть, лучше, чтобы она уехала до того, как отношения у вас совсем испортятся.

— Может быть.

К концу весны, когда с неба время от времени еще сыпался редкий снежок, припудривая сирень, цветущий миндаль и бутоны на сливовых деревьях, но листва зеленела уже почти по-летнему, тучный экс-дипломат Бертольд Эйзенгерц покинул свою флоридскую виллу и отбыл домой, словно удаляясь в изгнание.

Устремив взор на портрет с автографом его превосходительства достопочтенного сэра Реджинальда Уайдскома, кавалера ордена Михаила и Георгия первой степени, водруженный на столе красного дерева в библиотеке Хилл-хауза, сложив вместе кончики пальцев, каждый из которых был словно миниатюрной копией его холеной лысой головы, мистер Эйзенгерц слушал, а мистер Уильям Стопл разъяснял, что, продав участок Нийлу Кингсбладу, известному негритянскому агитатору, они нарушили «ограничительные условия» и посягнули на права ни в чем не повинных белых домовладельцев в Сильван-парке. То, что они не были осведомлены о расовой принадлежности этого субъекта, едва ли послужит им оправданием в глазах закона, а главное — и это много серьезнее, чем любой юридический промах, — если не будут предприняты экстренные меры, можно опасаться, как бы остальная земельная собственность мистера Эйзенгерца, еще подлежащая продаже, не упала в цене.

— Может быть, уже упала? — обеспокоился мистер Эйзенгерц.

Нет, пока еще нет, но, безусловно, упадет, ибо всем известно, что где негры, там грязь и шум, и, хотя он, мистер Стопл, свободен от предрассудков, так же как и он, мистер Эйзенгерц, все же факты остаются фактами. Не так ли?

Берти Эйзенгерц очень нежно относился к мулатке, которая два года была его любовницей, когда он состоял членом дипломатической миссии в Португалии, и вся эта тупость его раздражала, но ему нужны были деньги, ему всегда нужны были деньги для поддержания в себе непрочного убеждения, что он большой человек. И хотя он искренне любил своего Ренуара и собрание сочинений Генри Джеймса с авторской надписью, все же не следует забывать, что дедом его был Саймон Эйзенгерц, самый ловкий и беззастенчивый захватчик лесных угодий индейцев в Северной Миннесоте.

И в итоге:

Нийл получил письмо от юридической конторы, где одним из компаньонов был Родней Олдвик, с кратким приглашением зайти.

Он с опаской вошел в кабинет Олдвика, но тот непременно хотел пожать ему руку и вообще был чрезвычайно весел и мил.

— Понимаешь, Нийл, я лично считаю, что все это дело — совершеннейшая чепуха, но, к несчастью, на основании «ограничительных условий» и твои соседи и фирма бедняги Стопла могут подать на тебя в суд за обман при покупке дома, поскольку ты все время знал, что ты — ну, скажем, цветной.

Он посмотрел на Нийла ясными глазами, словно предвкушая, как тот рассердится и начнет орать, что вовсе он не «все время знал». Но Нийл, глубоко уйдя в свое кресло, молчал, и Олдвик, слегка разочарованный, добавил:

— Мистер Эйзенгерц и сейчас еще готов выкупить у тебя дом по прежней цене. Но теперь он не просто предлагает, он настаивает. Он требует, чтобы ты немедленно выехал. В конце концов что тут плохого? Купишь другой дом с другим участком, вот и все. Если ты откажешься, он будет действовать через суд, и, конечно, все судебные издержки, на какие мистеру Эйзенгерцу придется пойти, будут взысканы с тебя. А они составят не маленькую сумму. Об этом я позабочусь, ха-ха. Ну, что скажешь, дорогой? Подумай, стоит ли упираться!