Эрнст Юнгер - Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо

После того как я подробно изложил свои рекомендации, княгиня поднялась и позволила мне удалиться. Казалось, будто она догадывалась о чём-то большем, чем я предполагал; меня удивило, когда на моё прощание она ответила на старый придворный манер, поклонившись так, что одно колено и рука коснулись пола. Вероятно, этого жеста требовала исключительно её гордость. Поклонившись, она подняла одинокую жемчужину из колье — гладкий шар величиной с мраморную вишню, имевший потрясающую окраску. Таким образом мне было подарено украшение, о котором не мог и мечтать даже лорд Клайв.

Когда антиквар вывел меня из комнаты, я заметил, что в прихожей навели порядок. Огонь был потушен, дверь в погреб заперта, лестница и шнур от люстры исчезли, а охотники, стоявшие у камина, удалились. Комната опустела как сцена после окончания спектакля. В моей работе меня удивляют вовсе не странные встречи. Гораздо более странным мне представляется то, что на любое безумие находится сколько угодно целителей. А коль скоро наш старый мир неколебимо совершает свой путь, у меня нет оснований сомневаться в том, что устроен он по высочайшему плану.

Ночами при свете свечей я рассматриваю королевскую жемчужину, но не только она напоминает мне о туманах Престона. Примерно шесть недель спустя в мой городской дом принесли большой плоский ящик, в нём лежала бережно упакованная акварель с померанской фермой. Я повесил её на прочную красную тесьму, правда, не прямо над своим рабочим местом, а немного в стороне, над камином. Иногда я замечаю, как кто-нибудь из моих гостей внимательно смотрит на неё и, в конце концов, отворачивается, как если бы это был обман зрения. К их числу относится и друг Уолмоден, после того случая с абсцессом ставший, правда, небольшим педантом. Оттого-то я никогда не оспариваю его мнения, что эта картина — произведение художника-сумасброда. Так я могу умолчать, что в нашем прекрасном мире меня нередко привлекали диссонансы, подобно решётчатым дверям, открывающим путь к кругам высших гармоний, — равно как и о том, что опасность была малым таможенным сбором на этом пути.

Женева

Вскоре после того как поезд миновал Лозанну, мои глаза смежил сон. Привидевшаяся мне история одного брака сначала предстала в виде чьего-то рассказа. Однако потом — когда речь зашла о начале размолвки — все события приняли зримый облик, причём такой, что перед глазами возник какой-то яркий фрукт, начавший медленно вращаться на своей ножке. Его оттенки переливались от сочно-жёлтого до фиолетового с россыпью тёмных крапинок. В интенсивности цвета, в крапинках и их расположении глаза ясно, не нуждаясь в словах, узрели дальнейший ход событий. Чрезвычайно отчётливо была увидена не только сама история со всеми деталями, но и её тайный смысл, читавшийся как мелодия с нотных страниц.

Любопытно, что этот — пусть на самом деле печальный — образ позабавил меня, видимо, оттого, что представил человеческие отношения с необходимой или — как понял бы художник — с живописной стороны. При всём том у меня осталось впечатление, будто явление продолжалось не дольше мгновения, что промелькнуло между размыканием и смыканием век.

Касабланка

В связи с этим у меня возникло соображение о том, сколь благоприятно внезапное пробуждение для запоминания сновидческих образов. Прекрасную аналогию я нашёл сегодня возле Аин-Диаб, где бродил по пустынным равнинам в полуденные часы, охотясь на обитателей пещер. Красная потрескавшаяся почва, где сейчас в конце декабря цветут ярко-белые букеты нарциссов, усеяна большими камнями. Они состоят из похожего на туф известняка, и их можно легко переворачивать руками. Если повезёт, под этими камнями можно обнаружить крупную синюю жужелицу, которая обитает лишь в окрестностях Касабланки, если нет, там всё равно окажется множество других существ, прячущихся от палящих лучей солнца. Так, среди них я видел песочно-жёлтого геккона — узенькую пёструю змейку, свитую наподобие плетки, и крупного мавританского скорпиона.

Непременное условие — откинуть камень быстрым движением. Собравшееся под ним общество, оцепенев под внезапно хлынувшим светом, на мгновение замирает, так что его можно внимательно рассмотреть. Если же переворачивать валун медленно, оно постарается исчезнуть сквозь сотни щелей и лазеек, и единственным, что, быть может, ещё удастся застать, будет прощальная невнятная суета.