Эрнст Юнгер - Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо

Юберлинген

Некоторые сокровища мы получаем от жизни в дар. Однажды мы обнаруживаем их словно картины, сотканные из незримых нитей, и вот мы уже как будто знаем их много лет, они воспринимаются как наша собственность. Таким подарком стала для меня цинния, цветок, всего несколько лет назад поселившийся в здешних садах.

Помимо очевидных для садовника достоинств, это растение имеет необычное свойство: оно с лёгкостью и податливостью принимает любой цвет. Оно не только демонстрирует богатую гамму красок подобно другим садовым растениям; у него есть особый талант — оно умеет по-разному комбинировать цветовые гаммы. Кажется, будто цветки циннии кто-то вырезал из самых разных материалов: из слоновой кости, из тонкой кожи, из бархата или же отлил их из бронзы. Кроме того, они имеют множество пигментов, проступающих на лепестках в виде разноцветной пудры или туши, а также в виде маслянистых, каменистых или металлических оттенков, причём опять-таки в самых разнообразных сочетаниях.

Ещё более яркую окраску имеет нижняя сторона лепестка, которая видна благодаря его вогнутой форме. Впрочем, иногда она выплёскивается на поверхность, расплываясь как тушь на бумаге. На нижней стороне лепестков вырисовываются волшебные узоры, рождённые либо гармонией, либо контрастом. Насколько прекрасна, например, такая картина: весь цветок, похожий на желтофиоль, отливает красным бархатом, а ряд лепесточков смотрится как круглая черепица, окаймлённая полоской светлого золота. В самом центре крупные тычинки образуют золотую пуговицу. Этот узор повторяется в тёмно-коричневых, чёрных, багряных и кирпичных тонах, причём сами цвета нанесены то на гладкий фарфор, то на мягкую и рыхлую поверхность.

Самое глубокое впечатление эти цветы производят тогда, когда подражают цвету раскалённых металлов; прежде всего это можно наблюдать на примере некоторых видов, по форме напоминающих колбу. И хотя им не хватает яркости и стройности гиацинтов, например книфофии, они всё же чем-то напоминают угли, которые излучают не столько свет, сколько жар. Кажется, будто от них поднимаются струи горячего воздуха, будто они переливаются всеми цветами, как только что отлитые металлические стержни. Во множестве вариаций обыгрывается мотив медленно остывающей бронзы, края которой темнеют и смыкаются всё более плотным кольцом. Такая картина вызывает живое и чуть ли не болезненное ощущение радости, обжигающее сердце и заставляющее вспомнить о родстве с землей.

Насколько я знаю, циннию разводят теперь даже в самых маленьких садиках, хотя она, конечно, не может состязаться с тюльпаном. Жаль, что Брокесу она была неизвестна; на его клумбе «Земных наслаждений в Боге» она заняла бы достойное место. Видя какой-то цветок впервые, мы начинаем понимать прихоть деспотов, которые вознаграждали за каждое новое изобретённое удовольствие. Нельзя не удивляться неисчерпаемому плодородию мира, если помнить, что всё это великолепие рождается, быть может, из одной горсти семян, лежащих в простом бумажном пакете. Но скоро эти цветы рассыплются по земле искрами своих новых красок.

Юберлинген

Обычно я с трудом вспоминаю обстоятельства, при которых меня посещала та или иная мысль, но зато первое впечатление от впервые увиденной картины врезается мне глубоко в сердце; иногда даже кажется, что изменяется само время, становясь легкой и прозрачной средой, хранящей цвета и очертания давно исчезнувших вещей; циннию я впервые увидел во время одной из прогулок с Фридрихом Георгом по извилистому берегу возле Фишендорфа — она цвела и была похожа на розетку только что отчеканенных дукатов.

Примечательно, что благодаря этим воспоминаниям я более точно могу воспроизвести мысли, которые меня тогда занимали; они словно огоньки, освещающие прошлое. Перед тем как увидеть циннию, мы вели беседу о неосуществимости совершенного порядка в этом мире; именно благодаря циннии я всё ещё могу вспомнить детали нашего разговора.

Такие образы всегда вселяют в нас глубокую уверенность; они составляют основу воспоминания. Созерцание могущественно воздействует на дух, оживляя его; оно питает любую теорию. По мере распространения цивилизации недоразумения рождаются одно за другим, и наш дух вынужден припадать к источникам второго и третьего порядка, подобно тому как наша наука называет источником именно зафиксированное. Поэтому оригинальность становится редкостью, подтверждением чему является сходство в употреблении слов «редкий» и «оригинальный».