Редьярд Киплинг - Подарки фей

«Клянусь святыми мощами, только не я! – отвечал Де Акила, сеньор Пэвенси. – Я слишком хорошо помню Сантлейк».

«Сэр Хью, вы можете не отвечать… Ну а вы, благородные бароны, доблестные воины, верные рыцари – вы, что вершите правосудие в своих владениях, – не хотите посмеяться над моим дураком?»

И шут затряс своей погремушкой перед самыми носами тех двух баронов, не помню, как их звали.

«Нет! Нет!» – завопили они в испуге и с дурацким видом замахали на него руками.

Одним прыжком Раэри вновь очутился возле Гарольда и встал за его креслом.

«Видишь, никто не смеется над тобой… Ну а кто из вас возьмется судить этого человека? Генрих Английский… Найджел… де Акила? Отвечайте прямо и не мешкая!»

Никто не произнес ни слова. Все мы, включая короля, оказались бессильны перед этим могучим чародеем в черно-алом наряде шута.

«Хорошо, что вы не загубили свои души», – сказал Раэри, утирая пот со лба.

И тут раздался пронзительный, почти женский крик:

«Ко мне! Сюда!» – И Хью бросился вперед и подхватил Гарольда, который обмяк и соскользнул с кресла.

«Ты слышал? – спросил Раэри, обнимая старика за шею. – Ни король, ни его епископы, ни рыцари, ни бароны – ни одна фигура в этой безумной шахматной игре не смеется над тобой и не осуждает тебя. Унеси же с собой в могилу хоть это утешение, о Гарольд, король Английский!»

Хью помог старцу приподняться, и тот улыбнулся шуту.

«Доброе утешение, – промолвил он. – Повтори еще раз! Прежде я был наказан…»

Раэри вновь прокричал ему те же слова, и голова старика запрокинулась. Он тяжело задышал. Найджел, епископ Или, поднялся с места и начал молиться вслух.

«Прочь! Не надо мне нормандских попов!» Гарольд произнес это громко и ясно, вот как я сейчас, а потом потянулся к Хью, нашел пристанище на его надежном плече, вздохнул и вытянулся и застыл.

– Умер? – спросила Уна. В сумерках ее лицо казалось совсем белым.

– Его счастье, – кивнул сэр Ричард. – Умереть в присутствии короля, на груди у собственного родича, благороднейшего и преданнейшего рыцаря королевской крови! Такой смерти можно позавидовать.

И он пропустил ребят вперед и взял Орлика под уздцы.

– Здесь налево! – окликнул их Пак, отводя дубовую ветку. Пригнувшись, они выбрались на узкую тропу, что вела через

ясеневые посадки.

Дети заспешили домой, но, срезая угол, с разбегу налетели на большущую вязанку сухого терновника, которую тащил на спине старый Хобден.

– Ох, батюшки! – воскликнул сторож, опуская свою ношу. – Вы никак лицо расцарапали, мисс Уна?

– Ничего… – Уна потерла нос. – Ну как, много сегодня попалось кроликов?

– Это как сказать, – усмехнулся Хобден, вскидывая вязанку на плечо. – Боюсь я, как бы мистер Ридли нынче ревматизм не заработал. Он, бедный, все лежал в канаве да за мной подглядывал. И бывают же такие люди!

Дан и Уна расхохотались.

– А когда Ридли уполз, – продолжал Хобден, – кто-то и верно вздумал поохотиться в наших лесах – и давай улюлюкать гончим! Вы что ж, ничего не слышали? Спали небось как сони?

– Ой, а где же соня? Помнишь, ты нам обещал? – подпрыгнул Дан.

– В домике, где ж ей быть! – Хобден залез рукой в середину вязанки и вытащил чудесное круглое гнездышко, искусно сплетенное из листьев и трав. Его загрубелые пальцы бережно, будто драгоценное кружево, раздвинули сухие стебельки, повернули гнездо к уходящему свету, и дети увидели крошечного зверька. Рыженький, пушистый, он спал, свернувшись на подстилке, так что кончик хвоста касался плотно закрытых глаз.

– Возьмем его домой, – прошептала Уна. – Только не дыши на него, а то он согреется, проснется и сразу умрет, правда, Хобби?

– По мне, так оно и лучше, – проворчал Хобден, – чем проснуться в клетке и просидеть там всю жизнь. Нет уж! Давайте-ка уложим его здесь, в кустах, – вот так, потихоньку… Тут его никто не тронет до самой весны. А теперь идемте домой.