Ричард Олдингтон - О вы, джентльмены Англии!

Гарольд чрезвычайно ценил семейные радости и решительно требовал от своей подруги жизни причитающуюся ему полную меру этих радостей. Чувствуя себя виноватой, Эстер все же довольно храбро вошла в маленькую гостиную, загроможденную ее роялем. Вопреки очевидности, она еще надеялась на чудо: авось Гарольд сегодня отличился даже больше, чем всегда, и пришел домой в прекрасном настроении (что, к слову сказать, бывало очень редко). Но с первого же взгляда ей стало ясно, что она ошиблась. Гарольд стоял у камина, где его, увы, не ждали сегодня нагретые туфли, а за решеткой дымились только что наспех подброшенные уголья, и безмолвно созерцал целую коллекцию дрянных и никому не нужных безделушек, которыми по его настоянию была «украшена» каминная полка. Подстриженные рыжие усики свисали в углах недовольно поджатых губ, глаза были сердито прищурены. Всегда до блеска вычищенные ботинки, гетры и даже брюки с безупречно заглаженными складками были забрызганы грязью.

Когда Эстер вошла, он даже не посмотрел на нее и попробовал уклониться от обычного механического поцелуя, хотя она изо всех сил старалась, чтобы поцелуй на сей раз был не таким механическим. Затем она подала требуемую реплику, столь же неизменную, как его оклик из прихожей: «А где же мой котеночек?»

— Ну, как у тебя прошел день, милый? Надеюсь, ты не очень устал?

Но сегодня Гарольд отступил от повседневной комедии, в которой обязательно соблюдались все формы притворно-сентиментальной нежности, хотя в действительности нежность давно сменилась у Эстер робкой покорностью, а у него — деспотизмом.

— Почему камин не растоплен как следует? — сказал Гарольд.

Столь знакомый ей тон этого упрека, раздраженный и не допускающий возражений, заставил Эстер внутренне съежиться. Она ответила мужу с наружным спокойствием, под которым крылся малодушный страх. Ее саму удивляло это малодушие — до чего же ее угнетали вечные придирки и семейные сцены! Удивляло и собственное спокойствие — как быстро она привыкла к ним!

— Прости, дорогой. Энни, должно быть, вспомнила про камин только в последнюю минуту… А почему ты сегодня пришел так поздно?

— Поздно! — сердито фыркнул Гарольд. — А почему ты не можешь присмотреть за порядком в доме? Почему моих туфель нет на месте?

— Ах, про них я совсем забыла!

— Да, ты про них забыла. Хотел бы я знать, Эстер, почему ты всегда забываешь про эти знаки внимания и любви, которых каждый муж ждет от жены? Ведь я же не забываю ходить в контору и работать для тебя как вол целый день в любую погоду? А у тебя только и дела, что наводить порядок в доме да развлекаться, и все же ты не помнишь даже о том, что надо ставить мои туфли у огня. Ступай, принеси их.

Душевная грубость мужа коробила Эстер еще больше, чем его глупое, наивное тщеславие и мелочная придирчивость. Чего не сделаешь для любимого человека, который настолько деликатен, что не просит об этом! Но приторное сюсюканье Гарольда, так быстро сменявшееся жестокостью, вызывало в душе Эстер бессильное возмущение. Со слезами на глазах вернулась она в гостиную, неся стоптанные туфли мужа, как символ своего рабства. Она тешила свою раненую гордость мыслью, что презрение, скрытое в ее иронической покорности, ранит сильнее самого бурного протеста, — этим всегда оправдываются слабые люди.

Гарольд уселся в кресло и, сняв грязные башмаки и гетры, шевелил озябшими пальцами ног в измятых мокрых носках.

Эстер подала ему туфли:

— Вот они, дорогой!

Она надеялась, что подчеркнутая ирония в ее голосе пробудит в нем угрызения совести, но Гарольд вовсе не заметил иронии и проворчал:

— Подержи их над огнем, они холодные как лед. Хорошо же меня встречают в собственном доме, нечего сказать!.. Идти в эту погоду на Уэст-Энд в кино или театр немыслимо: туман такой, что ни зги не видать. И я думал уютно провести вечер у камина, а тут…

— Обед подан, мэм, — доложила горничная, появляясь в дверях.

Эстер облегченно вздохнула: авось ворчун подобреет, когда насытится. Но сегодня обед чертовски подвел ее! Кухарка слишком рано всыпала гренки в суп, и они размокли, рыба совсем разварилась, и соус, перестоявшись в духовке, стал густой, словно мазь, а жаркое подгорело и было сухое, как щепка. Неожиданно удачное сладкое появилось на столе чересчур поздно, а поэтому не спасло положения и не смягчило Гарольда. Все хозяйки отлично знают, что голодный или плохо накормленный мужчина — животное несносное и даже опасное. Он спешит тем или иным способом выразить свое возмущение, а способы у него разные: один казнит жену мрачным и гневным молчанием, другой яростно швыряет салфетку и уходит, хлопнув дверью. А Гарольд только брюзжал сердито и обиженно, указывая жене на все недочеты (которые она и без того отлично видела) и сетуя на то, что ему приходится терпеть такие неприятности. Некоторые жены на месте Эстер поспешили бы перейти в контратаку и выложить мужу свои претензии. Но Эстер была женщина другого сорта. Каждый ее действительный или воображаемый промах (усиленно подчеркиваемый Гарольдом) вызывал у нее угрызения совести, и она совсем не умела защищаться или оправдываться — в такие минуты у нее язык прилипал к гортани.