Зинаида Гиппиус - Чего не было и что было

Стихи учат дисциплине. Стихотворение может быть — когда оно свободно. Анархия, произвол — исключают самое его бытие.

Выбираемые поэтом для каждого стихотворения законы порою очень сложны. Даже внешние, сразу видимые, уходят корнями вглубь, — тем глубже, чем прекраснее стихотворение. Ведь каждое можно раскрывать до бесконечности.

Легко определить, по каким правилам стихосложения и с какими от этих правил отступлениями написано тютчевское:

Не очень трудно, пожалуй, заглянуть и дальше, уловить секрет магии некоторых строк. Но вряд ли могут быть в полноте вскрыты законы этого стихотворения и, главное, тайна их чудесного единства.

Каким было оно — не написанное! Но зачем жалеть о том, чего нет на свете; будет радоваться тому, что есть, радоваться и этому стихотворению, хотя оно зачато и рождено в первородном грехе.

Мой разговор о «писании стихов» затянулся; мне уже хочется перейти к законам прозы (и ее беззакониям). Но это совсем другая тема.

В небольшую изящную книжку Изд-ва «Христианской Молодежи» вошел ряд статей Вл. Соловьева, напечатанных в III томе полного собрания его сочинений (посмертного) под общим заглавием «Духовные основы жизни».

К Соловьеву несомненно пробуждается интерес. Давно уже стали появляться, в различных эмиграционных центрах, «сборники» Соловьева. Это, большею частью, несколько статей, выбранных по собственному вкусу и склонности, под одной обложкой изданных и снабженных отдельным предисловием: то о половой любви, то о красоте, то о чем-нибудь еще.

Само по себе переиздание книг философа, такого нужного нам сейчас, такого «современного», — прекрасное дело: в СССР книги его запрещены и частью уничтожены, здесь их почти не существует. Конечно, произвольные «сборники», по личному вкусу составленные, дают мало: весь смысл Соловьева в его цельности, и вне цельности к нему, как следует, подойти нельзя. Но, тем не менее, это разрезывание писателя в случайных отдельных изданиях — невинно. Я хочу говорить не о нем: намечается другое, более обдуманное, расчленение Соловьева, выборка не по вкусу, а по плану. Известная группировка лиц, желая в собственной своей идеологии опереться на все растущий авторитет писателя, делает соответственные выборки с соответственным предисловием.

Это уж «борьба за Соловьева». И это, по отношению к нему, уже настоящее «раздранье риз»: его «сверху тканые, цельные» ризы так разделять, не разодрав, нельзя.

Следы подобной борьбы — с Соловьевым за приобретение Соловьева — можно заметить и в сборнике Y. М. С. А., о котором говорю.

Изд-во «Христианской Молодежи», долго занимавшееся выпуском книг мирно стертого содержания с уклоном к протестантизму, в настоящее время определенно примкнуло к русской группе православных церковников и обслуживает, главным образом, ее. Эта группа и сделала попытку, при составлении сборника, представить Соловьева в виде наиболее к себе близком.

Едва уловимо, посредством двух тонких приемов, — выделения «Основ жизни» из всего Соловьева и окружением их, — православное издательство достигает уже измененного облика Соловьева, уже чуть-чуть обернутого в известную сторону. Попробуем вскрыть эти приемы.

«Духовные основы жизни» — конечно, все тот же, подлинный Соловьев. Статьи чисто религиозные: о «молитве Господней», о Церкви и государстве… Э. Л. Радлов делит литературную Деятельность Соловьева на три периода и «Основы жизни» относит к первому, «когда Соловьев естественно желал выяснить с большей отчетливостью вопросы религиозные и церковные». Но отметим и не забудем, что в том же самом, — первом, — периоде Соловьевым написан известный его труд «La Russie et l'Eglise universelle» [10] «Россия и Вселенская церковь» (1889) (фр.). , и тогда же произошел разрыв его со славянофилами, т. е., по отметке Радлова, «некоторое сближение с католичеством и отдаление от православия».

Называя вторым периодом — переход Соловьева к вопросам «мирским», к политике, — Радлов тотчас же спешит прибавить: «В сущности, здесь никакого перехода не было; это тоже служение одной идее, но в иной ее форме…»

Да, именно — «перехода не было». Даже тут не было, не говоря уже о каких-нибудь переходах, о какой-нибудь раздельности, различности идей в «Основах жизни» и в «Eglise univer-selle». Главная соловьевская идея была, для него, уже почти не «идеей»: он не только «мыслил» о всеединстве: он его носил и ощущал в самом себе.