Зинаида Гиппиус - Чего не было и что было

Сейчас нам понятно, что предложение г. Любимова, в тогдашней форме, было, по тогдашним временам, неосуществимо. Но и для теперешнего его проекта, гораздо более реального, выросли, по пути, новые затруднения. В 20-м году эмиграция была (или сознавала себя) более цельной. На две половины, неравные, она еще не была разрублена. Сейчас это деление фактически существует. Большинство учреждений, общественный голос, — пресса, — в руках «верхов» эмиграции; главная часть, общая масса, — нема, безгласна. «Свободных Трибун» для нее больше нет. Ведь и для г. Любимова нет: громка ли отдельная брошюрка, да и брошюрку из тысячи один «обыватель» может издать! При этом вот главное: полное отсутствие у верхов и вождей к этой общей массе интереса. Какие же тут «демократические принципы», соглашения хотя бы на программе исключительно социально-экономической, какое создание центра! Чтобы говорить о «подчинении большинству», о большинстве голосов, надо ведь чтобы голоса были? Но их нет, и не видно, кто и как станет заботиться, чтобы они явились.

Мне кажется, г. Любимов эту сторону своего проекта недостаточно разработал. Если к оформлению эмигрантского хаоса нельзя подойти какими-нибудь тихими, окольными тропинками, если нужно начинать прямо с выборов и Contrat Social, — я боюсь, что долго еще нам в этом хаосе надо путаться…

Впрочем, я, может быть, ошибаюсь. Ведь этот глубокий «неинтерес» к эмиграции со стороны «верхов» той же эмиграции — что-то ненормальное, какое-то затмение. Многие с полной искренностью думают, что надо все взоры, все внимание обратить на Россию, и, если смотреть на нее, — то уже нельзя смотреть на эмиграцию. Это будто бы значит «отвернуться» от России, что «не патриотично». Да и для чего, спрашивают они, все эти заботы по сложному устройству на чужой земле? Только что откроются двери России — вся эмиграция потянется туда как «обывательщина», так и политики, без различия толков… Мы все думаем о России, что нам думать об эмиграции, — о себе? Зачем?

Тот, кто ставит подобные вопросы искренно, лишь по наивности, может получить ответ в той же брошюре г. Любимова.

Прежде всего — знаем ли мы, когда откроются двери России? Если еще не завтра, а послезавтра, то не нужно ли и до послезавтра эмиграции сохраниться, как русской} Ощущение себя международными париями этому не содействует… Между тем организованная эмиграция «без труда избавит громадное большинство от жизненной необходимости перехода в иностранное подданство…». И больше: «С такой эмиграцией нельзя не считаться… Она не останется в роли quantite negligeable [66] величина, которой можно пренебречь, ничтожная величина (фр.). в глазах населения СССР…». И несомненно «будет оказывать влияние и на ход событий внутри СССР…».

А когда откроются двери России, не окажется ли эмиграция, возвращающаяся в данном своем состоянии, чем-то вроде толпы беженцев? Легко ли будет каждому, в одиночку, искать места своего и связи, среди незнакомых условий, с уже незнакомой Россией? Другое дело — возвращение эмиграции организованной. «После большевиков Россия (какой бы она ни была) будет остро нуждаться в образованных и технически подготовленных людях, в капиталах, иностранных кредитах, организаторах, коммерсантах, инженерах, агрономах, профессорах, учителях, торговых и государственных служащих, лицах, знающих иностранные языки. Откуда-нибудь она их несомненно получит. И будут ли то иностранцы, или бывшие русские эмигранты, — зависит всецело от теперешней эмиграции…».

Да, от нее, от того, успеет ли, сумеет ли она довоспитаться до состояния, в котором окажется реально нужной воскресающей родине?

Нужно — не в одном только, чисто материальном, смысле: «воспитание» я понимаю широко. Работая над собой, оформляясь, эмиграция несомненно будет получать и общее воспитание. Когда нынешней зимой велся разговор о средней массе эмиграции, так называемой «обывательщине», И. Бунаков (который видит в ней именно «часть русского народа») горячо протестовал против равнодушия к ней верхних эмигрантских слоев, указывал на полную ее покинутость и в духовном отношении, как во всех других. Речь шла не о «политике», столь ненавистной г. Любимову, хотя где «политика» и где «не политика» в наши дни? Слишком широким стало это понятие. К тому же сам автор брошюры, настаивая на организации «исключительно соц. — экономической», прибавляет, что «организованная эмиграция станет в России и активно-политическим фактором».