Зинаида Гиппиус - Чего не было и что было

Но вот данный момент: рядом с фактическим отказом от борьбы с врагом «внешним», — большевицким правительством, — яростная борьба «внутренняя», с «правой» частью эмиграции. На объективный взгляд — это борьба странная, почти загадочная. Во-первых — она не имеет прямого реального смысла: и правые, и левые эмигранты одинаково сейчас бессильны установить в России свои порядки. Во-вторых — борьба эта ведется левыми политиками (реальными!) вовсе не с действительными, открыто себя так называющими «правыми». И не с осколками каких-нибудь старых организаций, «чайных», «союза русского народа» или с преемниками таковых, погромными разными «братствами». Всех видов и родов «зубры» оставляются в сравнительном покое. Главный пафос левых эмигрантских кругов направлен на открытие каких-то все новых и новых «правых», и на борьбу именно с этими новооткрытыми.

Способы открытия очень характерны. Задается, например, вопрос: «Вы за интервенцию?» Никакой правый, самый последний правый дурак, не скажет сейчас. «Обязательно, за немедленную интервенцию; что бы шли на большевиков иностранные войска, да белую армию соберем, и айда, на Москву…». Для правого, для левого, для всякого, ясна невозможность чего-либо подобного, а потому, прежде всего, глупость вопроса. Но вопрос, тем не менее, предлагается. Ибо дело не в интервенции, которой нельзя реально ни бояться, ни желать, а дело в испытании: какое у испытуемого принципиальное отношение к борьбе с советской властью? Испытание интервенцией — самое грубое, первое. Есть другие; они идут далее, утончаясь, и, в конце концов, — «правыми» оказываются все, еще сохранившие кое-какую «волю к борьбе», еще не дошедшие до «изжития» с особливым политическим умонастроением неопатриотизма, т. е. до отказа от «борьбы» с сов. властью по всей линии. Я не очень ошибусь, если скажу: в той мере, в какой ныне часть левой эмиграции признает советскую власть — эта власть, еще не признана ни одной европейской державой.

Здесь и разгадка борьбы с «внутренним» врагом, столь бессмысленной, если смотреть на нее, как на борьбу за Россию с угрожающими ей «правыми»; это в действительности борьба «с активистами» (как уже часто и говорится), т. е. с сохраняющими волю, — за признание.

Пусть слово «признание» слишком резкое и не совсем, поэтому, точное. Я не беру его назад: ведь процесс общей психологической перестройки, совершающийся на основах нео-патриотизма, идет именно в эту сторону; перестраивается психология как раз в этом направлении.

И вот факт новый, как будто неожиданный (и такой внутренно понятный): в своей борьбе за психологию нео-патриотического признания, левые круги стали пользоваться, как средством, как силой помогающей, — христианством.

Повторяю: вряд ли использовать эту силу было решено сознательно. Я указываю лишь, что использование происходит, именно использование: как иначе назвать действие, когда из чужой силы берется то, что можно приспособить к служению своим целям?

Здесь еще два слова о «правых» (настоящих). Широчайшее использование ими христианства известно; но оно не ново. Оно уходит корнями в прошлое, где, может быть, не всегда и было «использованием»… Теперь, особенно в среде крайних правых, это несомненно использование. Но оно в среде погромной, вроде сообщества г-жи Полежаевой с ее газеткой, не внушает не только страха, но даже интереса: ничего, кроме привычного отвращения. Слишком знакомая грубость общих приемов, слишком откровенно сплетена эта «чайная» со всеми «комчайными» московскими… Да, это уже то же самое. Тексты «от Писания» насчет «Царя-священника», плакат: «Мы победим!», ниже: «С нами Бог!» — и тексты от РКП насчет «всемирной революции»; тот же плакат: «Мы победим!», ниже: «С нами Ильич!»… — Да ведь, это, случайно вывернутая, и то не совсем, та же самая перчатка!

И выверт ее, для большевиков, сейчас даже приятный. Если бы такой «организации» здесь не существовало, они, конечно, приложили бы все заботы, ничего бы не пожалели, чтобы такую точно создать. И с точно такими использованиями «богов», по их выражению.

Тут все грани стерты. Вернемся к явлению действительно новому. Посмотрим, как пользуются христианством в среде, которая пока еще его, в виде средства, не употребляла.

Ни для кого не тайна, что наши левые политические круги, партии и т. д., в общем своем составе, не имели никакого внутреннего отношения к христианству.

Очень ли давно самое слово «религия» считалось в этой среде синонимом «реакции»?