Малькольм Лаури - У подножия вулкана

Женщины среднего роста, стройные, преимущественно разведенные со своими мужьями, страстные, но ревнивые, подобны ангелам, златокудрым и темноволосым, для человека, тайно одержимого пагубным демоном тщеславия в женском обличье американки с грациозной, стремительной походкой, с младенчески свежими, тронутыми загаром лицами, с тонкой, шелковистой на ощупь кожей, с волосами, блестящими, свежевымытыми и влажными, словно они еще не просохли и причесаны нарочито небрежно, с тонкими смуглыми руками, не привыкшими качать колыбель, со стройными ножками, — сколько веков под невыносимым игом минуло, прежде чем они появились на свет? Им безразлично, кто победит на Эбро, потому что для них это просто-напросто грызня во имя честолюбия. И смысла в ней они не видят, только дураки способны умирать во имя...

— ...Эти средства оказывают терапевтическое действие, я не раз слышал. А зверинцы были в Мексике, как видно, спокон века — известно даже, что Монтесума, человек обходительный, показывал зверинец мужественному Кортесу. И тот, бедняга, решил, будто его завлекли в подземное царство,

Консул остановился, заметив, что на стене сидит скорпион.

— Alacrаn? [126] Скорпион (исп.) — произнесла Ивонна.

— Похож на скрипку.

— Странные твари эти скорпионы. Им наплевать на все и вся... А этот просто великолепен. Пускай его живет. Только он все равно сам ужалит себя и подохнет. — Консул махнул тростью...

Они поднимались по калье Никарагуа, меж двумя обгоняющими друг друга ручьями, мимо школы, за которой серели надгробные плиты и виднелись качели, похожие на виселицу, мимо высоких, глухих стен и живых изгородей, увитых пунцовыми цветами, среди которых покачивались на веточках оранжевые птицы, издавая скрипучие крики. Хью теперь радовался своему опьянению, он помнил с детства, что последний день каникул непременно будет отравлен, если куда-нибудь пойти, ведь время, которое ты надеялся таким образом усыпить, вдруг настигает тебя вероломно и беззвучно, как акула, преследующая пловца. Box! — возвещала афиша. — Arena Tomalin. El Baldn vs. El Redondillo. Шар против Мячика, что за чушь? Domingo ... Значит, это будет только в воскресенье, а сегодня они увидят травлю быков, обычное дело, не стоит даже афишу вывешивать. «666»: эти цифры лезли в глаза с рекламы какого-то средства от паразитов, а пониже была нарисована стена и какие-то жестянки неопределенно-желтого цвета, на которые консул взглянул с молчаливым удовольствием. Хью усмехнулся тайком. Пока что консул держится великолепно. Он выпил свой «необходимый минимум», и был ли этот поступок благоразумным или же безрассудным, все равно совершилось чудо. Вот он шагает, прямой как струна, плечи развернуты, грудь вперед: и всего замечательней эта его личина безупречности, непререкаемости, особенно когда рядом с ним ты, выряженный ковбоем. Твидовый костюм сидит на нем великолепно (пиджак, который Хью брал поносить, почти не измялся, а теперь Хью надел другой, тоже с его плеча), на шее старомодный галстук, белый в голубую полоску, щеки гладко выбриты стараниями Хью, волосы аккуратно зачесаны, каштановая, с проседью, бородка ровно подстрижена, в руке трость, на носу темные очки — кто посмеет, у кого повернется язык отказать этому человеку в совершеннейшей благопристойности? А если этого благопристойнейшего из людей, говорил, казалось, всем своим видом консул, время от времени едва заметно покачивает, что из того? Кто обратит внимание? Всегда можно объяснить это — коль скоро в чужой стране англичанин в любую минуту должен быть готов к встрече с другим англичанином — морской привычкой. Или сослаться на свою хромоту, приобретенную, разумеется, вследствие охоты на слонов либо в давней героической стычке с патанами. Незримый тайфун свирепствовал над каменной зыбью улицы: но кто замечал его присутствие, а уж тем более — следы разрушения в голове, сотрясаемой его неистовством? Хью смеялся.

вдруг произнес консул и великодушно добавил, озираясь вокруг:— А денек чудесный, как на заказ для прогулки.

No se permite fijar anuncios... [127] Вешать объявления запрещается (исп.)

Ивонна теперь шла будто совсем одна: они поднимались по склону гуськом, впереди Ивонна, а за ней, по отдельности, консул с Хью, и какие бы чувства ни владели их безумными, слитыми воедино душами, Хью забыл обо всем, так как смех уже душил его, и консул едва удерживался, чтобы не рассмеяться тоже. Они шли столь странным образом потому, что им навстречу быстрым шагом, почти бегом, пастушок гнал стадо коров; он не бил их, а бережно, словно в грезах умирающего индийца, брал за хвосты и направлял козлы. Ивонна повернула голову и улыбнулась Хью. Но у этих козлов вид был кроткий и ласковый, а на шеях звякали бубенцы. «Отец ожидает тебя. Отец ничего никогда не забудет». Потом мимо них прошла женщина с темным, сморщенным лицом, пошатываясь под тяжестью корзины, полной угля. Следом пробежал вприпрыжку мороженщик, ловко удерживая на голове здоровен- ную кадку и скликая покупателей, хотя непонятно было зачем, потому что сам он, обремененный ношей, не мог остано- виться или даже взглянуть по сторонам.