Малькольм Лаури - У подножия вулкана

Все засмеялись, словно услышали глупую шутку: смех этот как бы предвозвестил еще одну неудачу, он даже усилился, когда раньше времени через открытые ворота выскочил второй бык, которого осыпали жестокими ударами, тычками и пинками, дабы удержать на месте, но он только прибавил прыти, а на арене споткнулся и рухнул в пыль.

Наездник слез с первого быка в загоне, хмурый, оскандалившийся: право, было жалко смотреть, как он стоит у барьера, чешет в затылке и оправдывается перед одним из тех пареньков, что с изумительной ловкостью удерживали равновесие на верхней перекладине...

...и, быть может, еще в этом месяце, если долго продержится бабье лето, она будет стоять на веранде их дома за спиной у Джеффри и смотреть через его голову, склоненную над работой, на воду, где островами, целыми архипелагами скапливается белая пена и папоротниковые листья, увядшие уже давно — но красивые, дивно красивые, — и отражается ольховник, который роняет последнюю листву, и редкие тени стелются по камням, похожим на парчовые подушечки для иголок, а вокруг, среди опавших листьев, снуют сверкающие, словно парчовые, крабы...

Второй бык сделал две вялые попытки встать и улегся снова; по арене проскакал верховой, размахивая лассо и хрипло крича: «Ну-у, у-у, ну-у!..» Появились еще charros, каждый с лассо; откуда ни возьмись выскочила все та же бойкая собачонка, забегала вокруг; но все было тщетно. Ничто не вносило определенности, и ничто, казалось, не могло расшевелить второго быка, который дал опутать себя веревками, не вставая. Все были снова обречены на долгое ожидание и долгое молание, а внизу сконфуженно и неохотно готовили второго быка.

— Взгляни на бедного быка, — говорил консул, — его слава велика. Дорогая, ты не против, если я выпью самый крохотный глоточек, чуточку? Нет? Вот спасибо. И томительно сомненье, от веревок нет спасенья...

...и золотые листья, и багряные, а вон один листок, еще зеленый, кружится в воде вместо с окурком ее сигареты, и отражение жгучего осеннего солнца пылает меж камней...

— Или же семь раз — почему бы и нет? — томительно сомненье, от веревки нет спасенья. Дальше, кажется, там Кортес отважный глядит на океан, совсем не тихий, а дикий, и всех людей ужасней он... стоит безмолвно на вершине посреди Куаунауака. Ах черт, что за отвратительное зрелище...

— Еще бы, — сказала Ивонна, повернув голову, и ей показалось, что напротив, под оркестром, стоит тот самый человек в темных очках, которого она видела у отеля «Белья виста» сегодня утром и потом еще раз — или ей померещилось? — около дворца Кортеса. — Джеффри, кто это вон там?

— Странный какой-то бык, — сказал консул.— Норовит отвертеться... Враг перед ним, а он нынче не расположен вступать в дело. Ложится на землю... Или даже падает, видите, он попросту позабыл, что ему надлежит стать вашим врагом, все это вы сами выдумали, не угодно ли его погладить... Право слово... Увидишь его в следующий раз и даже не подумаешь, что это бывший враг.

— Бык как бык, — пробормотал Хью.

— Хоть и бык, а вола вертит... С умом валяет дурака. Бык все лежал не шевелясь, но его вдруг оставили в покое.

На арене толпились люди, о чем-то спорили. И верховые спорили на скаку, кричали, гикали. Но решительных действий не предпринимали, и, судя по всему, ожидать этого не приходилось. Кто же сядет на второго быка? — вот каков был наиважнейший вопрос, который словно носился в воздухе. И кроме того, как быть с первым, пришедшим теперь в ярость, ведь он буйствует в загоне, рвется на поле боя, так что его с трудом удается сдержать. Между тем вокруг Ивонны слышались отголоски тех препирательств, что шли внизу, на арене. Первому наезднику не дали попробовать силы всерьез, по справедливости, verdad [181] Правда? (исп.) ? No, hombre, нечего было вообще давать ему пробовать силы. No, hombre, надо дать ему попробовать еще раз. Немо-ожна, по программе должен выступить другой. Только он не пришел, или не мог прийти, или пришел, но выступать не намерен, или не пришел, хотя очень желал прийти, verdad?.. Но от этого ничего не изменилось, и первому наезднику не дали попробовать силы еще раз.

Пьяные по-прежнему рвались взять задачу на себя; один из них уже восседал на быке, делая вид, будто скачет, но не двигался с места. Первый наездник, который был мрачнее тучи, уговорил его слезть — и весьма своевременно: в то же мгновение бык встрепенулся и стал кататься по земле.

Первый наездник, несмотря на все пересуды, совсем было вознамерился еще раз попытать счастья, и вдруг... нет уж; он оскорблен до глубины души и теперь ни за что не поедет. Он отошел к барьеру и возобновил свои объяснения с пареньком, который все стоял на верхней перекладине.