Исроэл-Иешуа Зингер - Чужак

Сразу же после этого она начала кричать, выпуская криком великую боль, которую больше не могла терпеть.

Этот внезапный крик так потряс Бена, что он в один миг забыл весь свой страх и стыд и бросился к дому, где спала его мать.

— Мам! — позвал он, рванув дверь ее спальни. — Мам, вставай! Быстро вставай!

Сперва Бетти спросонок и с перепугу целую минуту не могла понять, что такое говорит ей Бен и куда он ее зовет. Когда же наконец все поняла, настолько окаменела от своего женского горя и ярости, что не могла сдвинуться с места.

— Пусть убирается в свою развалюху! — закричала она. — Не хочу ее здесь видеть! Не хочу… Не хочу!

Бен взял мать за руку и поднял ее силой.

— Пошли! — приказал он.

В его руке и в его словах была такая неожиданная мощь и решимость, какую Бетти ни разу в жизни не испытывала на себе со стороны мужчины. Она по-женски испугалась этой мужской мощи и властности и молча, покорно, ведомая не отпускающей ее рукой, последовала за сыном. Когда они вошли в хлев, Опал уже утихла. Она держала в руках живое существо, вышедшее из ее тела. Бетти передала его на руки сыну, а сама склонилась над лежанкой, чтобы помочь приходящей в себя роженице. Хотя новорожденное существо в его руках было грязное и походило на уродца, старого и сморщенного, Бен чувствовал неудержимую нежность, воодушевление, гордость и мужество.

— Это мое! — крикнул он матери, как мальчик, вдруг нашедший нечто для него ценное. — Мое!

Ни крупицы растерянности, ни малейшего признака стыда в нем больше не было. Наоборот, гордость, воодушевление и мужество разрастались с каждой минутой все больше. Восторженно глядя на новорожденного, лежащего на руках у его матери, Бен с нежной легкостью перенес, закутав в попону, задремавшую Опал с соломенной лежанки в дом.

Он шагал гордо, высоко подняв голову, не прячась ни от кого: ни от отца, ни от Люси. Как самец птицы, он стоял на страже, готовый защитить свою самку и своего отпрыска не только от любой напасти, но и от любого дурного слова и насмешки. Он чувствовал в руках небывалую силу и был готов помериться ею с целым миром. В его шевелюре, в каждом ее волоске, снова чувствовались строптивость и готовность к драке, как в гребешке боевого петуха.

Гарольд в своем ослеплении не заметил этого.

Услышав о том, что произошло в хлеву, он захотел увидеть того, кто был виновником этого непотребства, и поглядеть на него во всем его, как он был уверен, позоре. Гарольда впервые не смущало столкновение лицом к лицу с рослым парнем в коротковатом оверолсе . Напротив, он жаждал этого столкновения. Завидев Бена, Гарольд встал у него на пути.

— Мазл-тов, — поздравил он Бена по-еврейски и рассмеялся ему прямо в глаза, — на кого похож, на тебя или на ее папашу?

Бен ощутил прилив крови к кистям рук, которые зачесались от желания ударить. Не выждав ни мгновения, он ударил прямо по Гарольдовым усикам, которые лежали ниточкой над верхней гладко выбритой губой.

— Дерись! — потребовал он от противника.

Гарольд даже не попробовал дать сдачи и стал отступать. Бен шел за ним по пятам.

— Убирайся отсюда! — приказал он. — Чтоб через минуту тебя здесь не было!

Гарольд послушался. Проворными, дрожащими руками он побросал свои вещи в чемоданы, натянул чехлы на саксофон и барабан и закинул все это на заднее сиденье своего «студебекера». Побитый, он даже не пошел проститься с Бетти, которой уже приготовил было место в машине рядом с собой. Он не отважился зайти к ней из страха перед ее сыном и не захотел видеть ее, бабушку новорожденного внука, которая сразу же утратила в его глазах всякую женскую ценность. Гарольд выехал с фермы так же поспешно, как и въехал на нее в первый раз, перепугав всю птицу во дворе.

Бетти смотрела вслед красноватому облаку пыли, которое оставил за собой автомобиль, довольствуясь хотя бы тем, что уезжающий мужчина не видит ее в момент ее женского краха. Стоя рядом с двуспальной супружеской кроватью, в которой теперь спокойно спала роженица со своим ребенком, она знала, что в ее женской жизни все кончено, что вся ее борьба, все ее судорожные порывы и запоздалые надежды пресечены и что ей предстоит новая жизнь, жизнь жены, матери и бабушки.

Младенец вдруг проснулся и заплакал, надрываясь, изо всех сил, словно оповещая о том, что он здесь и что его жизнь началась.

Высокие горы протяжным многоголосым эхом отвечали на каждый крик новорожденного.

В тексте книги, примечаниях и глоссарии имена собственные и термины ивритского происхождения, прочно вошедшие в идиш и имеющие «ашкеназский» колорит, даны в соответствии с ашкеназской фонетической нормой, но без учета диалектных особенностей.