Йоханнес Йенсен - Мифы

Своих близких Музыкант лечить не мог. Зато, говорили, что он вылечил жену доктора; но подобное говорят про каждого знахаря. Между прочим, городского врача Музыкант вовсе не раздражал. Много лет спустя после его смерти в аптеке на Фарсё можно было получить «капли Музыканта», лекарство неизвестного состава, которое люди охотно покупали.

О том, кого он лечил и почему пользовался такой известностью, я мало наслышан. Говорили, что у него была книга; он прятал ее в выдвижном ящике стола; книгу я не видел, зато видел ящик. Это была его святая святых; когда кто-нибудь, обратившись к Крену-музыканту за советом, выходил из его дома, то видел, как хозяин сидел в маленькой комнате за столом с выдвижным ящиком, подпирая его своим мощным животом. В этот же ящик он складывал монеты достоинством в одну и две кроны, оставленные пациентами, как бы по рассеянности, на углу стола — жертву, которую он не требовал, но и не отвергал. Как и духовенство, он охотно принимал гонорар зерном; один человек из Саллинга привез ему пациента и четыре мешка ржи на телеге: видно, случай был тяжелый. Дела у Музыканта шли столь успешно, что он иной раз посылал в Хобро целые обозы с зерном, везли зерно на лошадях Музыканта и его друзей. На Фарсё приезжие часто просили указать им дорогу к Музыканту, иной раз видели, как к нему ехали в открытой повозке, в которой на перине и подушках лежала больная женщина; к Крену-музыканту приезжали пациенты аж из самого Шлезвига.

Каково бы там ни было его врачевание, успех Музыканта, несомненно, зависел от его личности, от авторитета, каким пользовалось его имя, и от безусловного доверия, которое он всем внушал. Каждый человек при первой же встрече с Музыкантом попадал под его влияние. Даже его внешний облик был незаурядный; добавьте сюда природный острый крестьянский ум и опыт, что, собственно говоря, еще нужно, чтобы стимулировать жизненные силы и победить болезнь. В одно время с Музыкантом врачевала известная знахарка из Виннблеса; ее средства: суеверие, мистификация, грубый обман — были характерны для деревенских врачей-натюристов. Музыкант не имел с ними ничего общего, он не читал над больными, не выдумывал ничего, святым он тоже не был, скорее всего его сила заключалась в свойственной некоторым простым людям прирожденной способности инстинктивно ставить диагноз, а также в прекрасной памяти и умении сопоставить различные случаи; в нем пропал по-настоящему способный врач. Искусство лечить — это талант, которым обладают далеко не все дипломированные медики.

Когда Музыкант входил в свою комнатушку, он заполнял собой весь дверной проем, как слон в зоологическом саду; необычайно большой и мощный, в брюках с клапанами, натянутых на живот, он походил на шахматную ладью, высокий, какой-то округлый, плотно сбитый, с гордо закинутой назад головой, которая как бы составляла одно целое с плечами; мне казалось, что внешним обликом он напоминал Торвальдсена или Грундтвига, он и жил с ними в одно время. В И. К. Кристенсене тоже было нечто сходное с ним. Ом Крюгер также был похож на Музыканта. Его большое лицо было удивительно темное, цвета торфа, и когда Крен говорил, на клыки свисали небольшие складки кожи. В Китае я не раз встречал мандаринов, и вид их наводил меня на мысль о Крене-музыканте. Когда

Крен переводил дух, в горле у него что-то хлюпало, как у кита, который, играя, проталкивает воздух через решетку уса. Голос у него был густой и сдавленный, будто доносился с вершины высокой горы; говорил он на старом отчетливом, рубленом ютландском диалекте, на котором уже больше не говорят.

Когда Крен играл — а теперь он брал скрипку лишь изредка, — это было удивительное зрелище: он быстро настраивал скрипку, приладив ее к верхушке своей ладьи, прижимал ее подбородком и тут же начинал играть старинные, удивительно стремительные крестьянские гопвальсы и риле; его смычок плясал по струнам, выписывая кренделя и каскады, воскрешая пыл былых деревенских пирушек; казалось, будто он сидит со скрипкой на коленях, его ужасно толстые пальцы едва двигались, и можно было подумать, что он выдавливает музыку из шеи скрипки. Когда он играл, его дочь Карен становилась еще красивее, она забывала обо всем на свете и стояла, прислонившись к стене, не сводя с отца нежного взора.

Семья у Музыканта была прекрасная, в доме всегда царила чистота и приятно пахло, на стенах висела начищенная до блеска медная посуда — все, как было у крестьян с незапамятных времен; вероятно, это унаследованное им от предков благополучие и было причиной того, что к нему шли за советом; и под конец он стал человеком, которому доверяли самое сокровенное и в жизни, и в смерти. Причиной абсолютного доверия, которое ему оказывали, была прежде всего его правдивость, смелость, с которой он подходил к сути вещей без обиняков, не взирая на то, с кем имел дело; Музыкант говорил всем «ты», как король. Однажды я был свидетелем яркого проявления его удивительного обращения с людьми; я помню эту сцену, словно видел ее вчера. Музыкант вышел из своей комнатушки вместе с женщиной, пришедшей к нему за советом; провожая ее до дверей, он сказал: