Андрей Упит - Куриный взлет

От обиды он меняется в лице. Он отдергивает руку, и грабли падают на дорожку.

— Завтра ваша свадьба… Завтра вы здесь последний день… — говорит он, как-то странно втягивая в себя воздух.

— Конечно… Но о завтрашнем дне будем думать, когда он наступит. А сегодня мы еще повеселимся.

— Еще бы, там и так уж веселятся вовсю… — Он кивает головой на дом, откуда доносятся громкие голоса Мейера и лесничего.

— Там?.. Там это всегда было и будет… А сегодня повеселимся мы… Понимаешь — мы! — Она подходит вплотную к Смилге.

Смилга поднимает голову, и его глаза ясно говорят то, что в голосе звучит так приглушенно, еле слышно. Но он упрямо морщит лоб.

— Мне… мне с вами не полагается веселиться! Вы — помещичья дочка, а я садовник. Вы невеста, а я…

Он замолкает и круто поворачивается, но в следующее мгновение чувствует свою руку в руках Эллы и слышит у самого уха ее шепот:

— Забудь сегодня, что ты садовник, а я помещичья дочь, невеста… Пойдем туда, где поют и танцуют…

— Нет — пустите меня!

— Один вечер за всю свою жизнь я хочу быть свободной… Хочу кружиться, словно в вихре, пока не закружится голова… Пойдем…

— Нет…

— Ты, может быть, боишься?.. Нет в тебе смелости! Хорошо, оставайся, трус, — а я пойду одна.

Но горячее дыхание, которое чувствует Смилга на своем лице, аромат, который исходит от волос Эллы, ее горящие глаза — в конце концов опьяняют его. Он хватает девушку за руку.

— Хорошо, пойдем… Один раз за всю жизнь… А потом хоть смерть!.. — Быстро, почти бегом, направляются они к воротам. Стройная фигура Эллы прижимается к нему, и дрожь пробегает по его телу.

— Не туда, — шепчет Элла, — не через ворота: там в окна увидят…

Не говоря ни слова, Смилга сворачивает в другую сторону. Сад здесь обнесен дощатым забором фута в четыре высотой, и нет калитки. Но они не задерживаются ни на минуту. Они понимают друг друга без слов. Смилга отпускает руку Эллы и легко перескакивает через забор. Стоя по ту сторону, он протягивает через забор руки, помогает ей взобраться на первую, потом вторую поперечину. И когда она неуверенно, на носках становится на верхнюю поперечину, он берет ее за талию и опускает на землю. И в эти недолгие мгновения, пока Смилга обхватывает ее сильными руками и крепко-крепко прижимает к себе, у Эллы перехватывает дыхание, она почти теряет сознание…

Она не чувствует больше, как дрожат руки Смилги. Она не чувствует под ногами земли, когда бежит по дорожке мимо круглого газона. По ногам бьет мокрая от росы, высокая, нависшая над проволочной оградой газона трава. От росы намокает светлое шелковое платье и тонкие шелковые чулки, но глаза у Эллы блестят, губы упрямо сжаты, на лице вызывающая улыбка. Приподняв одной рукой подол платья, она нарочно проходит мимо самого газона, сбивая ногами капли росы.

На лужайке перед людской батраки усадьбы Ирбьи празднуют канун свадьбы хозяйской дочки. Из кучерской вынесли маленький, со скрипучими ножками столик. На нем стоит керосиновая лампа без колпака, но никто не удосужился ее зажечь. Возле куста акации на сбитых из досок козлах стоит бочонок пива. Тут и там валяются бутылки — и полные, и наполовину выпитые, и пустые. Так, по старому обычаю, строят в усадьбе Ирбьи мост от низшей к высшей культуре. Второпях Элла наступает на разбитую бутылку или стакан. Стекло с хрустом разрезает тонкую туфельку и чулок, слегка ранит ногу, но боли Элла не чувствует. С горящими глазами, с полуоткрытыми губами, из-за которых сверкают два ряда жемчужно-белых зубов, она подходит к девушкам и женщинам, собравшимся у двери дома. Они шумят, визжат, смеются. Мужчины толпятся поодаль, у бочонка с пивом, и оттуда доносятся шум, крики, пение.

Увидев Эллу, женщины обступают ее со всех сторон.

— Барышня!.. Милая барышня, и вы к нам пожаловали?

Все они, одна за другой, подходят к Элле, берут за руки, гладят по голове, обнимают свою барышню, у которой завтра свадьба… Они наперебой что-то говорят ей. Растерянная Элла стоит и ничего не понимает в этом гаме. Ее овевает ароматная свежесть летней ночи и жаркое дыхание здоровых людей. Закаленные в труде руки тянутся к ней, раскрасневшиеся лица пышут огнем, блестят глаза. И снова мощный, страстный порыв, словно горячая волна, подхватывает Эллу.

Она быстро бежит на середину двора, а вместе с нею и все женщины и девушки. Так ветер порой срывает с осины ворох листьев и, кружа и подбрасывая их, гонит через поляну.

— Почему вы не танцуете? — спрашивает Элла и, сама не понимая почему, весело, неудержимо смеется. — Разве некому играть?