Альфонс Доде: Фромон младший и Рислер старший

— Видите ли, кузен, эта девочка… Никто никогда не мог узнать, о чем она думает…

Все встали и перешли в большой зал.

Гости, приглашенные на бал, прибывали целыми толпами и смешивались с приглашенными к обеду; в оркестре настраивали инструменты; танцоры с моноклями в глазу важно прохаживались перед жаждавшими потанцевать девицами в белых туалетах. Тем временем новобрачный, чувствуя себя неловко в большом обществе, уединился со своим другом Планюсом — Сигизмундом Планюсом, состоявшим уже тридцать лет кассиром фирмы Фромон, — в маленькую галерею, украшенную цветами и оклеенную обоями с изображением зарослей вьющихся растений, создававших как бы фон из зелени для раззолоченных зал Вефура. Здесь друзья по крайней мере были одни и могли поговорить.

— Сигизмунд, старина!.. Я счастлив…

Сигизмунд тоже был счастлив, но Рислер не давал ему высказать это. Теперь, когда он уже не боялся расплакаться при всех, вся его радость вылилась наружу.

— Ты только подумай, друг… Разве не удивительно, что такая очаровательная девушка захотела выйти за меня) Ведь я же некрасив. Я знал это и без той нахалки, которая сказала мне это сегодня утром… И мне ведь уже сорок два года… А она такая прелесть!.. Она отлично могла бы выбрать и помоложе и побогаче меня. Не говоря уж о бедном Франце, который так любил ее! Так нет же, она выбрала старого Рислера..-. И как странно все это произошло… Давно уж я заметил, что она грустит, что она как-то переменилась. Я сразу догадался, что тут замешана любовь. Мы с матерью перебрали всех знакомых, ломали себе голову, кто бы это мог быть… И вот однажды утром госпожа Шеб входит ко мне в комнату и со слезами говорит: «Она любит вас, мой друг!» Так это был я!.. Я!.. Ну, кто бы мог предположить что-нибудь подобное? И подумать только, что в один и тот же год на мою долю выпали две такие удачи: компаньон фирмы. Фромон и муж Сидони!..

В эту минуту под тягучие, мерные звуки вальса в маленькую гостиную впорхнула, кружась, какая-то пара. Это были новобрачная и компаньон Рислера, Жорж Фромон. Молодые, изящные, они разговаривали вполголоса, замыкая свои слова в узкие круги вальса.

— Вы лжете, — говорила Сидони, бледная, но с неизменной улыбкой.

Он, еще бледней, чем она, отвечал:

— Нет, я не лгу. На этом браке настоял мой дядя. Он был при смерти… вы уехали… Я не посмел отказать ему.

Рислер издали любовался ими.

Как она хороша! Как прекрасно они танцуют!

Заметив его, танцующие разошлись, н Сидони поспешила подойти к мужу.

— Это вы?.. Что вы здесь делаете?.. Вас ищут всюду. Почему вы не там?

Говоря это, она очаровательным движением нетерпеливой женщины поправляла узел его галстука. Рислер таял от восторга и украдкой улыбался Сигизмунду: он был счастлив от прикосновения этой маленькой, затянутой в перчатку ручки и потому не заметил, как дрожали ее тонкие пальчики.

— Возьмите меня под руку, — сказала Сидони, и они вошли в зал.

Белое платье с длинным шлейфом подчеркивало неуклюжесть плохо сидевшего, сшитого не по фигуре черного фрака. Но фрака не поправишь, как узел галстука, — с этим ничего уже нельзя было поделать. Они кланялись на ходу заискивающе улыбавшимся им людям, и Сидони на минуту испытала чувство гордости, удовлетворенного тщеславия. К сожалению, это длилось недолго. В одном из уголков гостиной сидела молодая красивая женщина; ее никто не приглашал, и она смотрела на танцы спокойным взглядом, светившимся радостью первого материнства. Заметив ее, Рислер направился прямо к ней и заставил Сидони сесть рядом. Излишне говорить, что это была «мадам Шорш». С какой другой женщиной стал бы он говорить так почтительно и нежно? В чью другую руку вложил бы он руку своей Сидони, сказав: «Вы будете любить ее, да? Вы такая добрая!.. Она так нуждается в ваших советах, в вашем знании света!..»

— Но ведь мы с Сидони старые подруги. Конечно, мы по-прежнему будем любить друг друга…

И ее спокойный, открытый взгляд искал — но тщетно — взгляда старой подруги.

Рислер, не знавший женщин и привыкший обращаться с Сидони, как с ребенком, продолжал тем же тоном:

— Бери с нее пример, малютка… На свете нет другой такой женщины, как мадам Шорш… Она вся в отца… Настоящая Фромон!..

Сидони, опустив глаза, молча кивала головой, и только едва уловимая дрожь пробегала от носка ее атласного башмачка до последнего стебелька флердоранжа. Но Рислер ничего не видел. Волнение, бал, музыка, цветы, свет… Он опьянел, потерял голову. Он думал, что и все остальные упиваются окружающей его атмосферой безграничного счастья. Он не замечал ни мелкой зависти, ни мелкой ненависти, реявших над головами всех этих разодетых людей.