Альфонс Доде - Нума Руместан

— Держу пари, что славненькая мордочка, которую я видел сегодня утром во дворе, направлялась к вам?

— Да, господин министр, ко мне, но в расчете на встречу с вами…

Он сказал, что это крошка Башельри.

— Как? Дебютантка театра Буфф? Сколько же ей лет?.. Она ведь совсем девчонка!..

Этой зимой газеты много писали об Алисе Башельри, которую каприз модного маэстро вытащил из какого-то провинциального театрика. Весь Париж стремился услышать, как она поет песенку «Поваренок», с неотразимым мальчишеским задором подчеркивая припев: «Эх, булочки горячи, только вынуты из печи!» Бульварные театры каждый сезон заглатывают по полдюжины таких «звездочек», создавая им бумажную славу, надутую легким газом рекламы и напоминающую розовые детские шарики, которые живут один день на солнце, в пыли городских садов. Если бы вы знали, чего она добивалась в министерстве! Милости попасть в программу первого концерта. Крошка Башельри в Министерстве народного просвещения!.. Это было так забавно, что Нума пожелал лнчно выслушать ее просьбу, и письмом из министерства, отдававшим жесткой казенщиной канцелярской словесности, ее известили, что он примет ее на следующий день. Но на следующий день мадемуазель Башельри не явилась.

— Наверно, желание прошло… — сказал Лаппара. — Она же еще ребенок!

Министр был задет, два дня не заговаривал о Башельри, а на третий послал за ней.

Сейчас она дожидалась в парадной, красной с золотом, гостиной, которой придавали особую величественность высокие окна до полу, выходившие в оголенный сад, гобелены и мраморный Мольер, который, задумавшись, сидел в углу. Рояль Плейеля и несколько пюпитров для нот даже как-то терялись в этом просторном, холодном, словно пустой зал музея, помещении, в котором мог бы оробеть всякий, кроме малютки Башельри. Но ведь она была так ребячлива! Ее соблазнил натертый лоснящийся паркет, и теперь она забавлялась: закутанная в меха, засунув руки в малюсенькую муфточку, задрав носик из-под низко надвинутой меховой шапочки и всеми движениями напоминая корифейку балета на льду из оперы «Пророк», [23] «Пророк»- опера Джакомо Мейербера (1849); балет на льду — сцена из третьего акта, изображающая катание на коньках. она скользила по всей гостиной.

За этими упражнениями ее и застал Руместан.

— Ах, господин министр!

Запыхавшись, моргая своими длинными ресницами, она растерянно остановилась.

Он вошел твердым, мерным шагом, высоко подняв голову, чтобы придать некоторую официальность не совсем обычной встрече и проучить девчонку, заставляющую ждать высокую особу, но был незамедлительно обезоружен. Ничего не поделаешь!.. Она так хорошо объяснила, в чем суть ее просьбы, выразила внезапно овладевшее ею честолюбивое желание принять участие в концерте, о котором было столько разговоров, воспользоваться случаем и выступить перед публикой не в оперетке и не в гривуазном фарсе, которые ей уже опостылели! Но потом, поразмыслив, скисла.

— Ох как скисла!.. Правда, мама?

Тут только Руместан заметил дородную даму в коротком бархатном полупальто и шляпе с перьями, приближавшуюся к нему из противоположного конца гостиной, почтительно приседая через каждые три шага. То была госпожа Башельри-мать, говорившая с бордоским акцентом, бывшая кафешантанная Дюгазон, с носиком, как у дочки, уже совсем незаметным на широкой физиономии торговки устрицами, — одна из тех устрашающих мамаш, которые сопровождают дочек как прискорбный прообраз того, что сулит будущее их юной красоте. Нума, однако, в настоящий момент был не склонен философствовать; его покорила юная беззаботная грация этого вполне сформировавшегося и притом прелестно сформировавшегося тела, он был восхищен жаргонным словечком девицы, которое смягчал ее почти детский смех: ей, как сказали обе дамы, было всего шестнадцать лет.

— Шестнадцать лет! В каком же возрасте она поступила в театр?

— Она и родилась-то в театре, господин министр. Отец — он сейчас в отставке — был директором Фоли — Борделез.

— Словом, я появилась на свет на подмостках, — дерзко заявила Алиса, показывая все свои сверкающие тридцать два зуба, выстроившиеся, как на параде.

— Алиса, Алиса! Это же неуважение к его превосходительству.

— Оставьте!.. Она еще ребенок.

Благожелательным, почти отеческим жестом усадил он ее подле себя на диване, похвалил за честолюбивые замыслы, за любовь к подлинному искусству, за желание не довольствоваться пагубной легкостью опереточных успехов. Но только придется работать, много работать, учиться по-настоящему.