Арчибальд Кронин - Юные годы

Наконец, мы добрались до выставки гвоздик. Здесь, среди довольно большой группы людей, любознательно и с большим вниманием разглядывавших огромный букет стенда, мы заметили Кейт и Джейми с маленьким Люком. Немного позже из киоска, отведенного для участников выставки, вышел Мэрдок с мисс Юинг. Старику было приятно видеть все семейство в сборе. Он пожал всем руки, даже сынишке Кейт, которого дружески назвал «Роби». Затем, оглядев окружающих и как бы благосклонно приобщая их к нашим семейным тайнам, он шепнул Мэрдоку, но так, чтобы слышали все:

— Ну-с, каков приговор, мой мальчик? Получили мы медаль?

Мэрдок с гордым видом кивнул на стенд.

— Посмотри сам.

К центральному букету чудесных гвоздик необычного нежно-желтого оттенка с розовато-лиловыми по краям лепестками была приколота карточка с золотым обрезом, на которой чернилами, еще не успевшими высохнуть, было написано: «Серебряная медаль Бауэрса за лучший экспонат цветов. Мистеру Мэрдоку Лекки, питомник Далримпла и Лекки, Драмбак».

— Они ничуть не хуже Александры, — поспешила пояснить мисс Юинг. — Мы очень довольны.

Хотя Мэрдок и получил серебряную медаль, честолюбие его было не вполне удовлетворено. Но для дедушки это не имело значения. Для него медаль была медалью. Лицо его стало багровым.

— Мэрдок, я горжусь тобой. Ты и меня прославишь. И разреши мне первому воткнуть в петлицу твой замечательный цветок…

Он протянул руку, вытащил из букета гвоздику, оборвал стебель и воткнул цветок в петлицу.

Это было так характерно для нашего старика, и хотя Мэрдок был не очень-то доволен его выходкой, но цветок в петлице был последним штрихом, довершившим облик дедушки. Он с улыбкой оглядел всех нас и пошатнулся.

— Проводите меня туда, где будут раздавать призы. И учтите: я вовсе не устал. Просто я посижу там и подожду, пока выдадут нам медаль.

Когда он уселся в соломенное кресло на лужайке, в тени высокой акации, поближе к оркестру, а рядом с ним сели Кейт и Джейми, я почувствовал, что на какое-то время могу снять с себя бремя ответственности, и, воспользовавшись случаем, сбежал. Дедушка не вспомнит обо мне по крайней мере в течение получаса; он уже взял сынишку Кейт к себе на колени и спрашивает его со слабой снисходительной улыбкой:

— Послушай, Роби, а помнишь тот день, когда мы ходили с тобой кататься на пруд?

И уже пересекая лужайку, я услышал пронзительный голосок мальчика:

— Не надо про коньки, дедушка. Ты лучше расскажи мне про зулусов.

Я бесцельно блуждал под тентами, однако исподтишка не переставал взглядом искать моих друзей. Рейд на следующей неделе уезжал на юг Англии, а Алисон и миссис Кэйс следом за ним, через несколько дней; свадьбу решено было отпраздновать без всякого шума в Лондоне в конце месяца. Как ни странно, мне стало еще тяжелее, когда я узнал, что после нашей последней встречи Алисон чудесно пела в зале святого Андрея. Глубоко обиженный, чувствуя себя уже покинутым, я избегал своих друзей, но попрощаться с ними все-таки нужно.

— Почему такой трагический вид, Роби. Вам следовало бы гордиться успехами Мэрдока.

Миссис Кэйс стояла рядом с Рейдом неподалеку от оркестра; на ней была широкополая шляпа из мягкой соломки, отделанная белым, и она смотрела на меня из-под полей со своей легкой усмешкой — чуть менее иронической, чем в последнее время.

— А разве у меня трагический вид? — вздрогнув, заикаясь, спросил я. — Мэрдок не получил золотой медали.

— Да как же он мог ее получить, — заметил Джейсон, — когда я вот уже сколько месяцев потихоньку растил тыкву в оконных ящиках?

— Дорогой мой мальчик. — Темные глаза миссис Кэйс смеялись. — Ты совершенно прав. И все-таки будь повеселее, ну самую чуточку.

Я неуклюже попытался оправдаться и тихо сказал:

— Как же вы хотите, чтобы я улыбался, когда дорогие мне люди уезжают.

Рейд покачал головой.

— Жизнь пренеприятная штука, Роберт. А что если ты пойдешь с нами и съешь клубники со сливками? Мы через полчаса должны встретиться с Алисон в кафе.

— Да, приходите, — сказала миссис Кэйс. — Мы будем там в четыре.

— Отлично.

Они пошли своим путем, а я повернулся и, остановившись под ближайшим тентом, долго рассматривал пучок пастернака. Я терпеть не мог пастернака и, собственно, вовсе не интересовался им. Мягкая ирония, прозвучавшая, несмотря на искреннюю дружелюбность, в тоне Джейсона, внезапно заставила меня посмотреть на себя как бы со стороны, глазами других. О боже! Какой я был дурак! Ничего-то я не знал о жизни, не понимал в ней самого главного.