Арчибальд Кронин - Юные годы

— Я знаю, ты очень огорчен тем, что Рейд уезжает. Ужасно расставаться с другом. Хотя, конечно, можно и в разлуке поддерживать добрые отношения.

Она как-то подозрительно умолкла.

— Дело в том, Роби… — Алисон внезапно подняла голову. — Мы с мамой тоже уезжаем.

Должно быть, я побелел как полотно. Я едва мог выговорить:

— Куда?

Наклонившись ко мне, она заговорила быстро, горячо.

— Главную роль в этом сыграли, конечно, мои занятия. Ты знаешь, как серьезно к этому относится мама, как она хочет, чтобы меня учили специалисты. Мисс Кремб ничему больше не может меня научить. В Уинтоне едва ли найдется кто-либо лучше ее. И вот было решено, что я поступлю в Королевскую консерваторию в Лондоне.

— В Лондоне?! — Для меня это было на другом конце света. А как это близко, совсем близко от Сассекса!

Алисон сидела вся красная, она была ужасно, мучительно смущена.

— Ты ведь такой умный мальчик, а как слепой: ничего не видишь, что делается вокруг. Все знают, кроме тебя. Ведь мама выходит замуж за мистера Рейда.

Я был настолько поражен, что даже не нашелся, что сказать. Конечно, миссис Кэйс все еще привлекательная женщина, и у нее одинаковые с Рейдом вкусы и интересы. Но новость эта, вместо того чтобы обрадовать, сразила меня.

Долго длилось молчание.

Наконец, чувствуя себя глубоко несчастным, я сказал:

— Если ты уедешь, у меня никого не останется.

— Но ведь я уеду не навеки. — Голос ее звучал мягко, он был полон доброты и дружеского участия. — Ты же знаешь, я должна думать о пении. И конец света наступит еще не завтра, Роби. Так что, пожалуйста, не делай преждевременных выводов, запомни: утро вечера мудренее.

Охваченный мрачным отчаянием, глядел я куда-то в пространство; солнце начало заходить за гору, снизу, у причала раздалось три резких пароходных гудка — сигнал, что он скоро отчалит.

— Надо спешить! — воскликнула Алисон. — Он скоро уйдет.

Она вдруг нерешительно, чуть ли не с мольбою улыбнулась мне, потом вскочила на ноги и протянула мне руку, помогая подняться. Пока мы спускались вниз, на пристань, мне почему-то показалось, что, несмотря на всю твердость характера, Алисон свойственна та же нерешительность, что и мне. Пароходик снова загудел — протяжно, точно сирена на Котельном заводе. Праздник кончился. И сердце у меня упало: я теперь останусь совсем один и погибну. Будущее вставало передо мной, как глухая стена.

Последняя суббота июля… Все эти горести до того расстроили меня, что я и забыл о выставке цветов, назначенной на этот день, и вспомнил об этом только около двенадцати, когда шел домой с завода. А когда я вернулся в «Ломонд Вью», мне совсем не захотелось идти на выставку. Однако я обещал Мэрдоку быть там, и потому в два часа пошел к себе переодеться. Звук тяжелых неуверенных шагов наверху дважды побуждал меня прислушиваться, наконец я не выдержал и решил подняться к дедушке.

Старик, вымытый, аккуратно одетый, стоял перед зеркалом и, покраснев от натуги, дрожащими пальцами силился завязать себе галстук. Одежда его была старательно вычищена, ботинки блестели, совсем как в былые славные дни. Он надел белоснежную рубашку, ставшую узкой в воротничке.

— Это ты, Роберт? — Хотя руки у него и дрожали, голос звучал ровно, и он продолжал смотреться в зеркало.

С минуту я стоял молча — несмотря на жару, меня хватил озноб, когда я увидел, что он делает.

— Куда это вы собрались?

— Куда я собрался? — Он вытянул шею и, наконец, завязал галстук. — Что за вопрос? Конечно, на выставку цветов.

— Нет… нет… Вы неважно себя чувствуете, зачем же вам идти.

— Я никогда в жизни не чувствовал себя лучше.

— Сегодня страшно жарко. Вам, безусловно, станет плохо. Вы бы лучше полежали, отдохнули.

— Я и так лежал всю неделю. Ты не представляешь себе, как мне надоело лежать.

— Но ваша нога… — попытался я пустить в ход последний довод. — Вы сильно хромаете и не дойдете.

Он отвернулся от зеркала и, хотя голова у него немного тряслась, безмятежно улыбнулся мне.

— Дорогой мой мальчик, разница между тобой и мной в том, что ты слишком быстро сдаешься. Сколько раз я тебе говорил, что нельзя так легко сдаваться. Неужели ты полагаешь, что я, глава семьи, не буду на этом знаменательном для Мэрдока торжестве? К тому же я всегда любил цветы. Цветы и хорошеньких женщин.

Я вспыхнул, услышав, как он определил мой характер, — кстати сказать, определил вполне правильно, — и теперь в ужасе смотрел, как он надевает пиджак и с важным видом выправляет крахмальные манжеты. Последние несколько недель ему нездоровилось, но он с поразительной беспечностью готовился развлекаться. Одного этого было достаточно, чтобы парализовать все мои дипломатические способности. Заставить его отказаться от задуманного было просто невозможно…