Юрий Бондарев - Бермудский треугольник

«Он нетрезв, болтает черт знает что, и не нужно начинать разговора, для которого я пришел», – подумал Андрей, но спросил безучастно:

– В чем же тогда твоя вера, Тимур?

– Вера? Моя? Моя вера – оружие.

– Вера с оружием или оружие без веры, то и другое – это подлость истории, в которой мы живем. Я, знаешь, понял, что свобода нашей демократии – это свобода плевка… свобода убийства. Свобода и вера демократов третьего и четвертого октября – это сволочизм кровавого абсурда! Ты ведь участвовал в событиях девяносто третьего?

– Очень уж умно, старик. А кто они, правдоискатели истории? Это ты и кто еще?

– Те, кто начал соображать под автоматными пулями в девяносто третьем. После октября я начал сомневаться во многом, даже в самом себе. Это, Тимур, понятно?

– Еще бы! Коммунисты девяносто первый год прокакали. Ввели танки, подняли войска – и ни хрена, пшик, трусость! Клятвопреступнику номер один Мишке Меченому, болтуну, дураку и пухлой заднице с плевком на лысине, позволили разрушить двадцатимиллионную партию и развалить державу. Подарили власть бухому Борьке, который длинной струёй улучшал шасси самолета на глазах иностранной публики. Чего они стоят, сегодняшние коммунисты, пар-ртей-цы, мать иху так? Я был в партии и вышел на хрен, сжег партбилет, как туалетную подтирку. На кой мне бесхребетная, благообразная организация, у которой нет мало-мальской воли? Хотят благостный социализм? Мокрохвосты! Не мужики! Ни одного райкома не подняли в девяносто первом, когда демократы без оружия их разгоняли одним воплем! Миллион москвичей не смогли вывести на улицы в девяносто третьем, да и не пытались! Шуршали по углам, как тараканы! А надо было гаркать и действовать, а кое-кому набить морды! Все бы решилось в их пользу! Пр-резираю их за сопливую безрукость, за бесхарактерность юродивых, за отвратную трусость! Не-ет, со слабаками и проигравшими я быть не хочу! Я – за силу! Я за победивших, а не за тех, кто когда-то победит! Я теперь не помню, было ли вчера. Я знаю, что есть сегодня! А завтра будет – ничто! И на хрен предаваться иллюзиям. Социализм накрылся бо-ольшой шляпой!

Выговорив это со злоречивой страстью, так не похожей на его обычную ленивую манеру добродушной силы, он закатился перхающим хохотком и добавил:

– Надо быть смекалистым, как говорят юмористы. Пока не пришло «ничто»!

– Значит, ты способен выжить в любом качестве? – спросил недобро Андрей. – Чем тебе так уж насолил социализм, который «накрылся большой шляпой»?

– А ты хочешь, чтобы я жил по Пифагору, по Канту, по Ленину или по Сталину? Хоп! Скажи прямо: низость духа! Так думаешь? Так, что ли? – Спирин жадными глотками отпил из горлышка бутылки, мазнул ладонью по скосившемуся рту. – Хоп, отвечаю! Как бы это тебе сказать поумнее? Хоп! Милосердие дано человеку, чтобы он умел страдать, ибо… – Он вскинул перед грудью бутылку, как жезл. – Ибо через страдание постигают истину, а истина есть Бог. Так? Так! Но блаженному Бог не нужен. И – никаких вождей! Он живет по личным законам! Считай меня блаженным. Мне нужно сейчас вот это – и только! – Он потряс бутылкой. – Доволен моим объяснением?

– Вполне. Все на русском языке.

– Иронист! Ты не утомлен своими замороженными страданиями, так сказать, плачем по гибнущей России? – проговорил Спирин и почмокал губами, точно пробуя на вкус нечто несъедобное. – Спрашивать о здоровье умирающего у родственника – не всегда вежливо! Так? Та-ак! И – напрасно! Почему? Отвечу, отвечу. Ты человек несовременного склада, ты идеалист девятнадцатого века, наивный народник, потомок Дон Кихота, ты – просто идиот московского разлива! – вдруг взорвался Спирин, изумляя Андрея какой-то озверелостью. – Ты не понял, что вокруг тебя хищные тигриные пасти, клыкастые морды, медные рожи демократов и новых русских адвокатского происхождения! Если ты такого не понимаешь – ты трус и ничтожество перед правдой! Они – победители! Он! Ты – побежденный и сидишь в клозете! Признайся – проиграл ты!

– Это так, – выговорил Андрей пропадающим голосом и почувствовал, как у него заболел затылок. – Очень тебе благодарен… за науку. Спасибо.

– Кушай на здоровье.

И Спирин с презрительным уничижением перечеркнул омытыми пьяной влагой глазами лицо Андрея. – Знаешь ли ты, наивняк, что такое сейчас Россия? Ты думал об этом без всякой там гнусной лирики?

– Немного.

– Так вот слушай, умник. В одной мудрой древнегреческой эпиграмме рассказано, как на лире оборвалась струна, а самая обыкновенная примитивная цикада прыгнула на ее место. И вот тут началось дикое пиликанье на весь мир: дзиг-дзаг, дзыг, дзаг! Россия – цикада, глубокоуважаемый кантианец. А не лира. И на весь мир: дзыг-дзаг!… С хрущевских времен, со времен тыквоголо-вого и Мишки Меченого! Ленинско-сталинско-хрущевский обрубок – вот что такое вместо державы. Была великая страна – и нет великого гиганта! И нет народа! Утрачен генофонд! Гниющий мусор… И ты в этом мусоре – искуренный до ногтей окурок! Будь реалистом – осознай!…