Генри Джеймс - Американец

— Взгляните.

В глазах месье де Беллегарда светилось нетерпение, и маркиз тщетно старался его скрыть. Он взял записку затянутыми в тонкие перчатки пальцами и развернул. Наступило молчание: де Беллегард погрузился в чтение. За то время, что он изучал записку, давно можно было ее прочесть, но он продолжал молчать и не отрывал глаз от листка.

— А где подлинник? — спросила маркиза, так владевшая своим голосом, что в нем нельзя было уловить и следов волнения.

— В очень надежном месте. Разумеется, сам документ я показать не могу, — сказал Ньюмен. — Вдруг вам придет в голову завладеть им, — добавил он нарочито рассудочным тоном. — Но копия верна, если, конечно, не считать почерка. Подлинник я сберегу, чтобы показать еще кое-кому.

Тут наконец месье де Беллегард поднял глаза, теперь уже горевшие нетерпением.

— Кому вы намерены его показать?

— Начну, пожалуй, с герцогини, — ответил Ньюмен. — С той представительной леди, с которой вы меня познакомили на вашем балу. Она ведь приглашала меня заходить. Я считал, что пока мне нечего ей сказать, но мой маленький документ достоин стать предметом разговора.

— Возьмите копию себе, сын мой, — сказала мадам де Беллегард.

— Ради Бога! — отозвался Ньюмен. — Возьмите и покажите вашей матушке, когда вернетесь домой.

— А после герцогини? — продолжал допытываться маркиз, складывая бумагу и пряча ее в карман.

— Ну что ж, потом примусь за герцогов, — сказал Ньюмен. — Потом пойду к графам и к баронам, ко всем, кому вы меня представляли в том звании, которого заведомо решили меня лишить. Я составил список.

Некоторое время мадам де Беллегард и ее сын молчали. Старая маркиза сидела, глядя в землю. Блеклые глаза маркиза впились в лицо матери. Наконец, подняв взгляд на Ньюмена, она спросила:

— Это все, что вы имели сообщить?

— Нет, еще несколько слов. Я хочу сказать, что надеюсь, вы хорошо понимаете, к чему я стремлюсь. Я намерен отомстить вам. Вы ославили меня перед всем светом, созвав для этой цели своих знакомых и дав им понять, что я вас недостоин. Я намерен доказать, что, каким бы я ни был, не вам об этом судить.

Мадам де Беллегард снова промолчала, но в конце концов все-таки заговорила, по-прежнему великолепно владея собой.

— Мне не нужно спрашивать, кто ваш сообщник. Миссис Хлебс уведомила меня, что вы оплачиваете ее услуги.

— Не обвиняйте миссис Хлебс в продажности, — ответил Ньюмен. Все эти годы она хранила вашу тайну. Она дала вам долгую передышку. Ваш супруг написал эту записку у нее на глазах и вручил бумагу ей, распорядившись, чтобы она предала ее гласности. Но миссис Хлебс была слишком добросердечна, чтобы этим воспользоваться.

Старая леди помолчала.

— Она была любовницей моего мужа, — проговорила она тихо.

Это была единственная попытка самозащиты, до которой она снизошла.

— Сомневаюсь, — заметил Ньюмен.

Мадам де Беллегард поднялась со скамьи.

— Я согласилась на этот разговор не для того, чтобы выслушивать ваше мнение, и если больше вам сказать нечего, я полагаю, что эту примечательную беседу пора прекратить, — и повернувшись к маркизу, она снова оперлась на его руку. — Слово за вами, сын мой.

Месье де Беллегард взглянул на мать, провел рукой по лбу и ласково спросил:

— Что я должен сказать?

— Сказать можно только одно, — ответила маркиза, — что не было никакой причины прерывать нашу прогулку.

Но маркиз решил, что можно и дополнить ее реплику.

— Ваша бумага — подделка, — объявил он.

Спокойно улыбнувшись, Ньюмен слегка покачал головой.

— Месье де Беллегард, — сказал он, — у вашей матери это лучше получается, у нее все получается лучше, чем у вас, — я понял это с тех пор, как вас узнал. Вы очень мужественная женщина, мадам, — продолжал он. — Жаль, что вы сделали меня вашим врагом, я мог бы стать одним из ваших горячих поклонников.

— Mon pauvre ami! [159] Мой бедный друг (франц.). — по-французски обратилась мадам де Беллегард к сыну, как будто не слышала слов Ньюмена. — Вы должны немедленно отвести меня к экипажу.

Ньюмен отступил и дал им пройти; некоторое время он смотрел вслед Беллегардам и увидел, как из боковой аллеи вышла им навстречу мадам Урбан с дочкой. Старая маркиза наклонилась и поцеловала внучку.

«Черт возьми, она и впрямь мужественная женщина!», — сказал себе Ньюмен и пошел домой со смутным ощущением, что над ним одержали верх. Как неописуемо дерзко вела она себя! Но поразмыслив, он решил, что то, чему он был свидетелем, вовсе не говорило об убежденности Беллегардов в собственной безопасности и еще меньше об их подлинной невиновности. Это была всего лишь беспардонная уверенность в себе, не более того.